– Верю, но прошу вас, будьте осторожны. Поездка по Дунаю доставит вам удовольствие, да и путешествие дилижансом от Линца будет спокойным. Дороги уже подсохли.
– Кстати, что случилось с тем музыкантом, что жил в наших комнатах? – спросила Дебора.
– Я и сам точно не знаю. Его нашли повесившимся. По слухам, он оказался в немилости. Иных причин для самоубийства у него не было. Я не хотел вам этого рассказывать. Гоните прочь мысли о смерти, теперь вы в безопасности. Прощайте.
Дебора обняла старика, Джэсон пожал ему руку, а тот плакал и приговаривал:
– Вы увозите с собой частицу моего сердца.
Постаревший, сгорбившийся Эрнест Мюллер, не оборачиваясь, зашагал прочь. Он не мог заставить себя обернуться, потому что и он и они знали, что это их последняя встреча. Они никогда больше не приедут в Вену, а он слишком стар, чтобы думать о путешествии в дальние края.
Никто из них не видел огромной кареты, запряженной четверкой лошадей, которая стремительно нагоняла Эрнеста. Когда же тот обернулся, привлеченный грохотом экипажа, пытаясь понять, что происходит, страшный удар обрушился ему на голову, за ним последовал второй, и тьма заволокла ему глаза. Колеса довершили дело, начатое тяжелыми подковами лошадей, кучер изо всех сил хлестнул по лошадиным спинам, и карета мгновенно исчезла из вида, прежде чем кто-либо успел опомниться. Эрнест Мюллер был мертв. Его тело с проломленной головой недвижно распласталось на земле.
Погода стояла ясная, и Джэсон с Деборой все время проводили на палубе. Все их страхи остались позади, и они наслаждались покоем. Пассажирами баржи были окрестные крестьяне и горожане, возвращавшиеся домой после посещения венских родственников.
На второй день путешествия Дебора, утомленная пребыванием на свежем воздухе, решила пораньше лечь спать.
– Уже холодает, Джэсон, и скоро совсем стемнеет, – сказала она.
– Подожди немного. Посмотри, какой чудесный закат, – отозвался он.
Река делала изгиб, и баржа круто повернула к югу; заходящее солнце ослепило их и залило светом дальний берег.
Мои поиски были не только поисками правды, но и попыткой преодолеть собственную незначительность, думал Джэсон. Однако теперь это его мало волновало. Величие, понял он, удел избранных, а жить надо каждодневными заботами; длительное волнение и подъем духа, пусть вызванные самыми достойными причинами, утомляют человека. Кроме того, не желая признаться в этом, он тосковал по дому. И когда Дебора взяла его за руку, он решился:
– Я рад, что мы, наконец, едем домой.
– Ты ни о чем не жалеешь?
– Человек всегда о чем-нибудь жалеет. Но мы сделали все, что было в наших силах. Теперь я немного больше знаю о вселенной Моцарта и даже о самом себе. Теперь у меня нет сомнений, что Сальери в течение нескольких месяцев давал Моцарту «аква тоффана», пока совсем не ослабил его, а потом, чтобы отвести подозрение, довершил дело вредной для него пищей. А чтобы скрыть преступление, позаботился, чтобы тело исчезло.
– Хотела бы я знать, сколько преступлений остаются нераскрытыми.
– Об этом преступлении мы напишем. Посмотри какие красивые, берега.
– Они слишком пустынны и дики. Я думала, окрестности Линца более обжитые, а здесь совсем безлюдно. Горы подступают к самому берегу, если и доплывешь до него, то все равно не выберешься. Да и плыть далеко… – Она невольно вздрогнула.
– Стоит ли об этом думать, – отозвался Джэсон. – Баржа надежная, а вода, как зеркало, нам не о чем беспокоиться. Нельзя жить в постоянном страхе. Вот сядет солнце, и мы отправимся спать.
Деборе почудилось какое-то движение за спиной; она обернулась, но позади никого не было.
– От Линца мы поедем скорым дилижансом. Впереди много дел, пусть я не гений, но и я могу стать хорошим музыкантом.
– Зачем так говорить? Ты отлично понимаешь музыку, ты и меня заставил ее полюбить.
Полная темнота обступила их, пора было спускаться в каюту. Сумерки поглотили очертания берегов, глаз уже ничего не различал. В этот момент Джэсону почудились рядом осторожные шаги, но, слушая, что говорит Дебора, он не обернулся. Дебора продолжала:
– Моцарт стал мне теперь гораздо ближе. Ты сумел меня убедить, что…
Конца фразы Джэсон не расслышал. Кто-то с силой толкнул его, и он летел в бездну. Все-таки они попали в засаду, мелькнуло у него в голове, а он не умеет плавать. Он ударился о водную гладь, пошел ко дну, и тут же его выбросило на поверхность. Он увидел рядом Дебору. Значит, они не пощадили и ее. Он должен ее спасти. Задыхаясь, он пробормотал:
– Это все моя вина…
Темная масса баржи быстро удалялась, а до берега было слишком далеко, и он услыхал крик Деборы:
– Держись за меня, я попробую доплыть до берега. Она закинула его руку себе на плечо. Он почувствовал, как ее щека прижалась к его щеке, ему хотелось крикнуть: «Оставь меня и плыви». Но тут им овладела страшная усталость, тело налилось свинцом и, увлекая Дебору за собой, он в последний раз с ужасом подумал, что именно он стал причиной ее гибели. Еще мгновение они безуспешно боролись с течением, а затем отдали себя во власть тьмы и холода. Пузырьки и зыбь исчезли с водной глади, и ночь воцарилась повсюду.
Через несколько дней венские газеты сообщили, что господин и госпожа Джэсон Отис из Бостона, совершавшие путешествие от Вены до Линца по Дунаю, были сметены во время бури с палубы баржи и утонули, и тела их не были обнаружены.
Оправившись от потрясения, Гроб отправил господину Пикерингу письмо с выражением соболезнования, чтобы Квинси Пикеринг не счел его бездушным.
«Примите выражение моего глубокого соболезнования в связи с гибелью Вашей дочери и зятя, путешествовавших баржей от Вены до Линца. К сожалению, тела их не были найдены, Дунай у Линца очень широк и глубок, и все в Вене считают это несчастным случаем.
Посылаю Вам деньги, предназначенные для оплаты оратории, и так как я выдал Вашему зятю векселя на большую часть последней недавно присланной Вами суммы для получения ее в банках Мюнхена и Мангейма, то я рад сообщить Вам, что эти деньги в целости и сохранности.
Надеюсь, что когда Вы оправитесь после столь тяжелой для Вас утраты, мы продолжим наши деловые связи.
Заверяю Вас, что я навсегда сохраню о Вашей дочери самые теплые воспоминания. Не сомневаюсь также, что для Вас, как и для меня, будет облегчением узнать, что власти не сочли нужным проводить расследование. Они убеждены, и я согласен с ними, что это несчастный случай, как гласит официальное заключение.
Одна мысль не давала банкиру покоя. Не был ли он слишком откровенен с Губером? Но потом он решил, что вел себя вполне достойно. В конце концов, его святая обязанность сообщать обо всем властям, даже когда речь идет о друзьях.
В скором времени Губер получил повышение. Покидая свой старый кабинет, он разобрал накопившиеся в столе бумаги. С особым удовлетворением он перелистал дело Эрнеста Мюллера и написал поперек «Закрыто». Затем он взял досье на Ганса Денке. Кучер исправно доносил на своих хозяев, но, как это часто бывает, под конец испугался и перестал выполнять свои обязанности, хотя сообщить успел немало. От Денке тоже следовало избавиться, иного выхода не было. Да и кого в империи могла заинтересовать внезапная смерть простого кучера?
С еще более глубоким удовлетворением Губер взял папку с досье на Джэсона и Дебору Отис. Сделав на ней надпись «Закрыто», он почувствовал себя почти героем. Его беспокоило лишь одно обстоятельство: официальная версия гласила, что причиной гибели явилась разразившаяся в тот день буря, а это можно было легко опровергнуть. Но затем он решил, что не стоит придавать этому большого значения; поскольку тела не обнаружены, доказать ничего невозможно.
Затем он сжег все папки.
Тела Джэсона и Деборы исчезли бесследно.