– Второй раунд начнется через две минуты! Все остаются на местах!
Всего было запланировано три раунда – так, чтобы каждый участник имел в сумме девять попыток.
Роджер Даннинг устроился рядом с судьей на тот случай, если бы решение пришлось выносить с учетом формы петель и того, насколько близко к цели они ложились. Но поскольку одна из попыток Харви Грива удалась полностью, необходимость в этом отпала.
Во втором раунде наездник снова был пойман только один раз, и это сделал Фокс. Харви поймал лошадь.
В третьем раунде удача выпала двоим – Холкомбу и Харви, – оба они поймали по одному ковбою.
По сумме трех раундов победителем первого чемпионата по набрасыванию лассо, скорее – киданию лассо с высоты ста футов, стал Харви Грив. Он принял поздравления и торжественный галоп на лошадях пяти своих соперников с хорошо знакомой мне улыбкой. А когда его поцеловала приятельница Лили, которая с успехом выступала на Бродвее и знала, как нужно целоваться на сцене и вне ее, его лицо стало таким же розовым, как рубашка Нэн Кармин. Анна Кассадо сорвала пучок полыни и воткнула ее под ободок шляпы победителя.
Лили провела нас в гостиную, где все гости собрались вокруг чучела лошади, и Роджер Даннинг готовился начать поздравительную речь.
– Подождите минутку, – остановил его Кэл Бэрроу, – это должно находиться здесь, – с этими словами он повесил на седло веревку, которой пользовался на соревнованиях.
Обернувшись, он метнул вправо и влево взгляд своих серо-голубых глаз:
– Я не хочу начинать суматохи сейчас, но я выясню, кто взял мое лассо, и тогда ему придется иметь дело со мной!
Он двинулся в проход между гостями, а Даннинг положил руку на сиденье седла и начал речь. У него было узкое костлявое лицо со шрамом на щеке.
– Все прошло как нельзя лучше, – сказал он. – Слава Богу обошлось без неприятностей – вроде того, что кто-то свалился бы вниз. Я хотел натянуть сетку…
– Громче! – крикнул Мэл Фокс.
– Ты просто раздражен, что не победил, – огрызнулся Даннинг. – Я хотел натянуть сетку, но все отказались. Это великолепное седло с гвоздями и заклепками из настоящего серебра было сделано Морисоном вручную, и мне нет необходимости объяснять вам, что это означает. Оно – дар мисс Лили Роуэн. И я хочу от имени всех участников поблагодарить ее за щедрость и гостеприимство. Теперь я объявляю Харви Грива неоспоримым победителем первого и единственного в своем роде состязания, которое когда-либо проводилось в доме на Парк-авеню или перед моим домом. И я вручаю приз – это великолепное седло, дар мисс Лили Роуэн. Пожалуйста, Харви, это все твое!
Последовали аплодисменты и приветствия. Кто-то крикнул:
– Речь!
Все остальные поддержали его. Харви подошел к чучелу лошади, положил руку на седло и повернулся к публике.
– Я должен сказать, – начал он, – что, если бы я попытался произнести речь, то вы бы отобрали у меня седло. В своей жизни я произносил речь всего единственный раз – это было, когда моя кобыла потеряла почву под ногами. Но сейчас я ее повторять не буду, она не годится. Вы все знаете, что мне просто повезло. Но я здорово рад, что победил, потому что уже давно приглядывался к этому седлу. Меня поцеловала леди, и я совсем не возражал против этого. Но я проработал у мисс Лили Роуэн больше трех лет, и она меня никогда не целовала. Так что это – мой последний шанс…
Вскрикнув, Лили подбежала к нему, положила руки на его плечи и поцеловала сначала в одну щеку, потом в другую, и он опять покраснел.
Двое мужчин в белых пиджаках прошли в гостиную через арку, неся подносы, заставленные бокалами с шампанским. В нише музыканты – один за роялем и двое со скрипками – начали «Дом на ранчо».
Неделю назад Лили советовалась со мной по поводу того, не убрать ли ей ковер и не устроить ли танцы по-ковбойски. Я ответил ей, что сомневаюсь, будет ли кто-нибудь из ковбоев, как мужчин, так и девушек, знать, как танцевать, а остальные – тем более. Лучше пусть Восток просто встретится с Западом.
Лучший способ насладиться шампанским, во всяком случае для меня, это – выпить залпом первый бокал, а остальные тянуть маленькими глотками.
Лили в качестве хозяйки была занята, и я смог пробраться к ней только после того, как сделал пару глотков из второго бокала.
– Черт побери! – воскликнул я. – Я бы тоже забросил лассо, если бы знал, что ты собираешься целовать победителя.
Она засмеялась:
– Ха, ха! Если бы я поцеловала тебя перед публикой, то все женщины завидовали бы мне, а мужчины – попадали в обморок.
Я покрутился в гостиной, желая продемонстрировать свою общительность, потом отошел к стулу, стоящему на террасе у полыни между Лаурой Джей и одним из местных уроженцев. Поскольку я не слишком хорошо знал этого человека и не особенно любил его, то не стал извиняться за вмешательство. Я спросил у Лауры Джей, нашел ли Кэл свою веревку, а она ответила, что вряд ли, но последние полчаса она его не видела.
– И я тоже, – заметил я. – Он не появлялся поблизости, а я хотел спросить, не нашел ли он ее. И Вейда Эйслера я тоже не видел, а вы?
Она взглянула на меня в упор:
– Нет, а в чем дело?
– Да ни в чем особенно. Думаю, вы знаете, что я занимаюсь детективной работой?
– Знаю. Вы работаете с Ниро Вульфом.
– Я работаю на него. Здесь я, конечно, не по делу, я – друг мисс Роуэн. Но у меня привычка все замечать, а Вейда Эйслера я не видел ни во время состязаний, ни позже. Я знаю вас лучше, чем остальных, если не считать Харви Грива, ведь мы сидели рядом за ленчем. Вот я и подумал, что могу просто подойти к вам и спросить.
– Спрашивайте не у меня. Спрашивайте у мисс Роуэн.
– О, это не так важно. Но меня удивляет пропажа веревки Кэла. Я не понимаю, зачем…
Я недоговорил, потому что Кэл Бэрроу стоял рядом. Он подошел сзади и поэтому, когда вышел вперед, то оказался передо мной совершенно неожиданно.
Он сказал своим тихим, спокойным голосом:
– Можно тебя на минуточку, Арчи?
– Где ты был? – вмешалась Лаура.
– Неподалеку.
Я поднялся.
– Так нашел ты свою веревку?
– Мне нужно тебе что-то показать, – ответил он и, заметив, что Лаура хочет встать, бросил резко, но не повышая голоса:
– Ты, Лаура, останешься здесь! Ты слышишь меня?
Это была команда. И судя по выражению ее лица – первая, которую он отдавал ей.
– Пойдем, Арчи, – сказал он и двинулся вперед.
Мы прошли по террасе и свернули за угол дома. С этой стороны терраса имела всего лишь шесть футов в ширину, но рядом находилась площадка, на которой можно устроить корт для бадминтона, и не один. Кадки с вечнозелеными растениями, убранные с террасы, были перенесены сюда. Кэл прошел мимо них к двери помещения, которое Лили называла «хибарой». Она использовала его как кладовую. В субботу днем там висели куропатки. Он открыл дверь и, когда мы вошли, захлопнул ее. Свет падал только из двух маленьких окошек в дальнем углу, поэтому даже днем здесь было полутемно.
– Осторожно, не наступи на него, – предупредил Кэл.
Я повернулся, протянул руку к выключателю и щелкнул им. Тут же я отпрянул назад, потому что прямо передо мной лежал Вейд Эйслер. Когда я снова шагнул вперед и присел на корточки, Кэл сообщил:
– Нет смысла щупать его пульс, он мертв.
Так оно и было. Кровь залила большую часть его лица, губы и высунутый язык. Изумленные глаза были широко раскрыты. Его шею обвивала веревка, причем так много раз – дюжину или больше, – что содралась кожа. Оставшаяся часть веревки была сложена у него на груди.
– Это моя веревка, – сообщил Кэл, подтвердив мою догадку. – Я искал ее и нашел. Я собирался взять ее, но потом решил, что лучше не надо.
– Ты рассудил верно.
Я встал на ноги и встретил его взгляд.
– Это ты сделал?
– Нет, сэр.
Я посмотрел на часы: без двадцати шесть.