– Да, – протянул он, и медленно направился к окну. Встал перед ним и замолчал, хотя во всей его напряженной позе чувствовалось усилие как-то продолжить разговор.
– Я позволила себе заглянуть в ящик, – скованно, но отчетливо выговаривая каждое слово, заявила посетительница.
– Я догадался, – отозвался старичок. – Не знаю почему, вы уж меня извините, но я не люблю, когда кто-то заглядывает в мои ящики, не люблю, когда к ним притрагивается чужая рука, испытываю от этого какой-то стыд, но ничего, вы моя клиентка, смущаетесь, хотите взглянуть на товар, вы же получаете его не даром… Вон там, – и он указал пальцем в окно на что-то, расположенное внизу, – моя мастерская. Хотите взглянуть? Хотя вы, наверно, заметили ее еще вчера, с кольцевой дороги, когда кружили вокруг… – старичок уставился на посетительницу, секунду помолчал, а затем продолжил: – Но на сей раз все вышло ненароком, я просто посмотрел в окно, и увидел, что вы проходите мимо и смотрите в сторону моего домика. Я не удивился, часто бывает так, что клиенты приходят через день после получения рекламного листка. Я обрадовался, значит интуиция меня не подвела, и я мог надеяться, что вы станете моей покупательницей. В сущности, так поступают все, кому я вручаю свои листки, ходят, бродят вокруг, но не все решаются переступить порог моей лавочки, возможно, некоторым она представляется очень неказистой. Помнится, был случай, когда один человек решил, что ниже его достоинства приобретать что бы то ни было у человека, живущего в полуразрушенной хибарке, даже идею, и стал действовать на свою голову… В конечном итоге он попался, его засудили, теперь сидит, почитай, второй год. А ведь я ходил к нему целых два раза, вручил ему рекламные листки, а надо сказать, что жил он у черта на куличках, да и человек он был тяжелый. А я разработал для него потрясающую комбинацию – элегантную, просто великолепную, однако увы, он не доверял людям. А доверие, – старикашка повысил голос, – человеку передается от матери, все остальное мы постепенно приобретаем или теряем, но то, что делает нас доверчивыми или недоверчивыми, – дар матери, впитываем ли мы его с материнским молоком или с ее улыбкой, не знаю, но все же это ни в коем случае не позднее приобретение… А тот человек не доверял людям… Выпейте свой коньяк и пойдемте взглянем на мастерскую, вы должны своими глазами убедиться: мой товар недешев потому, что большую часть заработанных средств я вкладываю в расширение предприятия. Иногда приходится сплести тонюсенькое лассо, подогнать ключ, сделать отливку. Вот вы, к примеру, физик, и может статься, вам прийдется перенести с места на место крупицу радиоактивного вещества, а кто вам смастерит свинцовую коробочку или кое-какие приспособления, ведь они же стоят денег…
– Сколько я буду вам должна? – спросила посетительница, и старичок окинул ее молниеносным взглядом своих пестрых глаз.
– Пятьсот левов. Все подсчитано, все входит в смету, и предварительная работа, и вообще все до конца. Половину я попросил бы внести вас авансом, когда вы получите от меня лицензию, а следующую – лишь при условии, что вы довольны товаром. Только после того, как вы убедитесь, что товар стоящий, вы вернете мне остаток причитающейся суммы…
– Пятьсот левов! – но слогам выговорила женщина. – Пятьсот!
– Ровно столько, сколько стоит подпольный аборт…
Посетительница покраснела и вперила в старикашку гневный взор.
– Ах, извините, ради бога извините меня, – смутился старичок. – Знаю, не следует напоминать женщинам о таких вещах, еще раз прошу прощения, это все возраст виноват, но мне надо было самому увериться во всем происходящем, иногда я встаю безобразно рано для пенсионера. Так вот, однажды рано утром я прогуливался возле вашего дома и увидел, как вы, идя на работу, сбежали с крыльца и бросились к оврагу, а там вас стошнило. Тогда я подумал: раз женщина по утрам испытывает тошноту, но вместо того, чтобы, преодолев две-три ступеньки, вернуться домой, предпочитает бежать к оврагу, то это означает… Вы уж меня извините, я могу и ошибаться, но я грешным делом подумал…
– Я сама не знала, от кого ребенок, – внезапно осипшим голосом прервала его посетительница.
– Ну что ж, бывает, – скрючился старичок. – Давайте не будем говорить об этом… Как это у меня вырвалось… Помнится, раньше я был таким деликатным, наверное, сказывается одиночество, вот уже восемь лет, как умерла моя супруга. Особой любви между нами не было, но мы жили хорошо, что уж тут гневить судьбу. Она была болтушкой, ни на минуту не оставляла человека в покое, не давала ни сосредоточиться, ни придумать что-нибудь, но и почувствовать одиночество тоже не давала. У нас не было детей, и она, бедная, впилась в меня, как клещ, боялась, наверное, что я оставлю ее, а я, надо сказать, вообще-то пришел к ней не затем, чтобы бросать… Я всегда был там… – старичок указал костлявой рукой на фотографию, и в первый раз в его голосе ощутился некий холодок, прозвучали нотки огорчения. – Я был там. Существует такой тип людей, стоит им полюбить кого, и они навсегда сердцем остаются с любимыми, что бы ни случилось – и женятся, и разводятся, и плодят детей, но никогда словом не обмолвятся о человеке, к которому прикипели всей душой. Образ этого человека постоянно с ними, он нашептывает им тихие слова, приходит к ним во сне. К сожалению, да, к сожалению, потому что это своего рода наказание, я отношусь к числу именно таких людей… Мы так никогда и не разлучались с ней, подумать только, пятьдесят лет прошло со дня нашей встречи, чего мы только не пережили – войны, голод, а не разлучились. Она назвала меня „великим", „умным", а моя покойная супруга, хоть и болтала без умолку и была доброй душой, так никогда и не поняла, что я способен на нечто большее, чем подстригать деревья по весне и осенью… Эх, как бы я радовался, если бы она могла увидеть, как вы стряхиваете пепел с сигареты в ее пепельницу.
– Я не смогу раздобыть столько денег, – произнесла женщина и сделала движение, подсказывающее, что она собирается уходить.
– Так вы отказываетесь?! – всполошился старичок. – Подумайте, не торопитесь, давайте обдумаем все, как следует, я, например, мог бы снизить второй взнос, я же подчеркнул, что вторую половину платы за лицензию вы вернете лишь в том случае, если останетесь совершенно довольной товаром… Вы так милы, мне не хотелось бы потерять вас как клиентку. Я же знаю, что вы решились на этот шаг, я это вижу, у меня большой опыт с такими клиентами, фирма моя процветает. В запале вы сделаете необдуманный шаг, поспешите, женщины часто спешат, действуют второпях, и вы попадетесь. Давайте подумаем вместе, – умоляющим тоном вымолвил он, легонько прикасаясь рукой к ее плечу к заставляя ее сесть. Прошу вас. Хотите, проверим, есть ли у вас кто дома? Он же, вернувшись, сразу направляется в кабинет, – старичок снова подошел к письменному столу и достал из ящика огромный старый бинокль.
– Пройдемте со мной в коридор… – Он снова засуетился. – Я говорю вам про кабинет не подстрекательства ради, а потому что гостиная отсюда не видна… У вас, действительно, есть все основания жаловаться на него – только и знает, что торчать в кабинете, больше его ничего не интересует… Пойдемте, пойдемте со мной.
Они вышли в коридор, причем старичок галантно распахнул перед ней дверь. В прихожей, в центре противоположной стены находилось небольшое окошко.
– Посмотрите вот сюда, – старичок встал перед окошком, – только настрою бинокль, хе-хе, женщины обычно не любят, когда кто-нибудь подсматривает за ними, есть такие, что живут при спущенных шторах и днем, и ночью. Ваш дом – совсем иное дело, точнее сказать вы – совершенно ивой человек, не интересуетесь занавесками, судя по моим наблюдениям, их всегда задергивает супруг. Во время семейных раздоров, например…
Старичок протянул бинокль своей посетительнице. Женщина посмотрела в него, сначала увидела сосну, росшую перед домом соседей, затем фонарь возле своего дома. Фонарь был единственным светлым пятном во мраке, обволакивающем их дом. Резким движением она опустила бинокль и протянула его старичку.