— Опасную, — повторил Михаэль.
— Для самой себя. Опасную для самой себя. Одержимую. У нее никогда не было качеств лидера, но ей хотелось все изменить, перевернуть все с ног на голову, оставить свой след. Ей противились, и она не могла с этим мириться. Даже ее идеи не воспринимались.
— Например? — потребовал Михаэль.
— Например, совместное проживание родителей и детей, хотя для других кибуцев в этом ничего радикального нет. Оснат хотелось выделить в отдельную группу стариков, создать «дом для старшего поколения», как назвала его Фаня, и это вызвало серьезную оппозицию.
— Почему ей этого хотелось? — спросил Михаэль, искавший подробности, имена, старавшийся понять, о чем Дворка не хочет с ним говорить.
— Мы видели, что происходило. Население кибуца старело, поэтому нужно было что-то делать. Некоторые изменения были важны и желательны, но мы понимали, что этот план скрывает тайные цели — отделаться от стариков, как это уже было в нескольких кибуцах. К этому всему прилагались еще и экономические расчеты. Многие люди моего поколения, стоявшие у основания кибуцев, уже отошли от дел, некоторые больны, но все до сих пор хотят участвовать в принятии решений. Для меня все, что она затевала, казалось несуразным, и я ей об этом говорила. Но дело в том, что за ее планы все равно никто бы не проголосовал. — Дворка поджала губы.
Михаэль упрямо хотел продолжить разговор о личной жизни Оснат.
— Да, — сказала Дворка, — положение секретаря кибуца предполагает наличие недругов, особенно если ты отличаешься отсутствием гибкости, а Оснат понятия не имела, что такое быть гибкой. Однако ее личная жизнь была безупречной, если не считать ее социальной изоляции, о которой я иногда с ней говорила, начиная с девятилетнего возраста. — Дворка улыбнулась, но при этом только чуть дернулись уголки губ и слегка задрожали увядшие щеки. — Даже в детстве она старалась оградить свою жизнь от вмешательства других людей. Но ее смерть — это не происки врагов в вульгарном понимании этого слова.
— Она была замужем за вашим сыном, — сказал Михаэль, решивший, что пора переходить к этой теме.
— Да, — подтвердила Дворка, — она была замужем за Ювиком. Психологи могут сказать, что благодаря этому она еще глубже внедрилась в структуру кибуца, чтобы разрушить его. Но она сама даже не подозревала об этом. Ювик был особенным человеком. — Она произнесла это без выражения, как будто говорила о ком-то незнакомом. — Все матери говорят о своих детях одно и то же, но Ювик был особенным, настоящий трудяга, человек удивительной чистоты, для которого не было ничего дороже родины. — Михаэль молча выжидал. — Мы его так долго ждали. Я потеряла двоих детей до того, как он родился. Об этом даже Оснат не знала. Да, ужасное было время. О том времени вы можете прочесть брошюру, которую мы выпустили к юбилею кибуца. Но и после этого вам все равно будет трудно что-либо понять. Лишения, засуха, голод. Особенно голод и тяжелый труд. Иногда по двенадцать часов без отдыха — расчистка земли, пахота, строительство. Летняя жара, холод зимой, нищета и голод. Мужчины ослабевали от голода и тяжелой работы. Иногда беременной женщине доставалось только два куска хлеба и пол-яйца в день, да немного оливок. — Михаэль закурил сигарету, не сводя глаз с Дворки. — Не забывайте еще болезни. Жаль, что для вас это только история, литература… Когда я теряла детей, люди начинали избегать меня так, как они избегают меня сегодня. В те годы, если мне навстречу попадалась женщина, то она старалась перейти на другую сторону и удалиться в противоположном направлении — особенно те, кто недавно родил ребенка. Людям трудно смотреть в глаза чужому горю. Но мы выжили, а потом появился Ювик. То, что вы мне рассказали про Аарона Мероза и Оснат, было для меня большой неожиданностью, — вдруг произнесла она, немигающее глядя на Михаэля. — Аарон был необычным мальчиком. Его история — лишнее подтверждение тому, что человеком можно стать, только имея под собой солидную основу. Это был замкнутый мальчик, очень привязанный к Оснат. Когда она переехала к Ювику, он пережил тяжелый кризис. — Дворка еще добавила, что все эти годы чувствовала себя виноватой перед Аароном и что даже успехи Аарона в «большой» жизни за пределами кибуца не успокоили ее совесть. Мириам, жена Срулке, была простой, работящей женщиной, всю свою жизнь она провела на кухне, а кормить такое большое количество людей, да еще в трудные годы, — дело далеко не легкое. Поэтому она не могла много дать Аарону. — Поймав себя на том, что ее воспоминания стали многословными, Дворка умолкла.