Михаэль понял, что момент настал и что если он не поделится информацией, то не услышит больше от Мероза ни слова.
— Мы считаем, что ее отравили. — Он сказал это так, словно вынул чеку из гранаты, и стал ждать.
На лице Аарона отразилось такое же недоумение, что и раньше, смешанное со страхом и другими чувствами, которые он наблюдал на лицах Моше и других членов кибуца. Разница была в том, что это выражение быстро сменилось выражением согласия и даже принятия этой версии.
— Вы не удивлены? — спросил Михаэль.
— Мне это кажется нереальным, поэтому и отношения у меня к этому никакого нет. Нет отношения — ни удивления, ни чего-то еще. Наверное, сам факт, что ее не стало, слишком на меня подействовал. Остальные знают об этом?
— Немногие. Только Моше и члены семьи, а также люди, которые должны об этом знать, — ответил Михаэль.
— И как они отреагировали? — спросил Аарон и, не дожидаясь ответа, горько усмехнулся: — Несчастные простаки. Ведь это же конец. — И он со злобой добавил: — Хотел бы я видеть сейчас Дворку, хотел бы услышать, что она скажет.
Михаэль кивнул:
— Она скажет, но я хочу, чтобы и вы прошли тест на детекторе лжи.
Мероз кивнул в ответ.
— Разумеется. — Похоже, он сейчас не думал о своем статусе и неприкосновенности депутата. — Я могу вам рассказать, где был и что делал в тот день по часам. У меня нет никаких секретов. Оснат была моим единственным секретом, но даже и это теперь всем известно.
— Мне нужна ваша помощь, — сказал Михаэль. — Подскажите, в каком направлении нам вести следствие. У вас есть какие-нибудь идеи?
— Вы хотите знать, кто это сделал? — спросил Мероз. — Я до сих пор не могу понять, что произошло. — И тут он впервые поведал Михаэлю о человеке в шортах, которого заметил в темноте.
— У вас есть хоть какое-нибудь представление о том, кто бы это мог быть?
Мероз отрицательно покачал головой:
— Ни малейшего.
— Это мог быть Янкеле? — сделал свой выстрел Михаэль.
Мероз замер. Потом пришел в себя:
— Какой Янкеле? Сын Фани? — Михаэль кивком подтвердил его догадку. — Почему Янкеле? Откуда вы про него узнали? — спросил Аарон, крепко схватив Михаэля за левую руку.
Михаэль не ответил на эти вопросы.
— Вспомните контуры фигуры этого человека, — попросил он, — и его способность неслышно бегать, о которой вы упомянули.
Аарон Мероз наклонил голову и закрыл глаза.
— Вы видели его когда-нибудь? — Он снова поднял глаза, но Михаэль продолжал молчать. — Может, это и он, но мне бы не хотелось называть конкретные имена. Я до сих пор считаю, что я их предал. Поверьте мне: я сторицей отработал все, что они мне дали. Возвращаясь к этой фигуре, хочу сказать, что это мог быть кто угодно — и мужчина, и женщина.
— Почему вы не исключаете женщину? — спросил Михаэль.
— Не знаю, — ответил Аарон, встал, вышел из комнаты, потом вернулся со стаканом воды, открыл окно и глубоко вздохнул. Только теперь Михаэль понял, что все, что Мероз говорил и делал во время беседы, должно было подвести его к этой фразе. — Сейчас, когда я думаю об этом, — неожиданно заговорил Аарон, — я начинаю понимать, что все зло идет от женщин. Мужчины либо молчат, либо говорят о принципах, как Зив а-Коэн, либо живут своей внутренней жизнью, как, например, Феликс или Алекс, либо, как Захария, не от мира сего, либо, как Моше, вкалывают, не задумываясь и ни во что не вникая. В сущности, это полностью матриархальный уклад. Эта общинная система, когда дети живут и спят в отдельном доме для детей, была придумана для того, чтобы освободить женщину для работы, приравнять ее к мужчине. В кибуце это особенно видно. Вот Оснат, она была секретарем много лет и отвечала за вопросы образования. Это так напоминает улей… — Он стал тяжелее дышать. — А если еще вспомнить о Фане, матери Янкеле, и о ее сестре Гуте, то все это вместе…
— Что все это вместе? — спросил Михаэль.
— Это самые ужасные люди, с которыми меня столкнула жизнь, — сказал с грустью Мероз. — Вы даже представить себе не можете, каково с ними работать. Есть люди, которые до сих пор не ездят в кибуц, чтобы только не видеться с ними.