Махлуф Леви смущенно переминался с ноги на ногу.
— Да мы уже все закончили, — сказал он Джоджо, — эксперт говорит, что здесь никакого паратиона не было. Правда, он мог и выкинуть остатки или спрятать их в другом месте.
— Да как вы такое можете подумать? Янкеле не способен на такое. Да и зачем ему это делать? Вы его не знаете, вы не можете к нему так относиться. Да, у него проблемы, но на убийство он не способен.
— А кто способен? — словно выстрелил в него Михаэль.
— На что способен? — Джоджо повернулся к нему.
— На убийство, — снова спросил Михаэль.
Махлуф Леви сел, покрутил перстень на пальце и сказал:
— Без вашей помощи нам и работать будет труднее, и решение мы будем искать дольше. А пока мы подозреваем только Янкеле.
— Что вы имеете в виду? — хриплым голосом спросил Моше.
— Кроме Янкеле, у нас нет ни одного подозреваемого. Нам даже не известен ни один серьезный мотив, — грустно заключил Леви.
Михаэль вспомнил о заседании спецгруппы, которое состоялось сегодня утром и на которой Нахари, сидевший с ним рядом, с безрадостной улыбкой заявил:
— Ваш доклад указывает не только на то, что вам не известен ни один серьезный мотив, если не считать Товы с ее мужем и этого Янкеле, влюбленного в Оснат, но и на то, что у каждого из них есть надежное алиби. Вы даже не знаете, кого не было в столовой, когда случилось убийство. Вы даже не проверили людей на детекторе лжи.
— Я не могу организовать такую проверку, пока мы вынуждены соблюдать тот режим секретности, на котором ты сам настаиваешь. Больше всего нам смогла бы помочь Авигайль. Я даже не знаю, какие вопросы нужно задавать во время проверки на полиграфе. Ну о чем бы я мог их спросить?
Вдруг Сарит произнесла:
— Вопросов можно задать много. И мы их должны задавать тем, кто уже в поле нашего зрения.
— Хорошо, мы начнем их спрашивать, — зло бросил Михаэль. — Но дело в том, что у меня еще не сложилась общая картина преступления. Я не понимаю чего-то главного. В каждом кибуце возникают любовные треугольники, которые могут закончиться убийством. Но здесь что-то совершенно другое.
— С какого это времени ты стал специалистом по кибуцам? — с ухмылкой спросил Нахари. — Насколько мне известно, ты никогда не жил в кибуце.
— Во-первых, мне кое-что уже удалось узнать, а во-вторых, я книги читаю, — возразил Михаэль.
— Ну да, книги, — произнес Нахари. — Конечно, книги — это очень важно, но это не настоящая жизнь.
— Я так не думаю, — сказал Михаэль, — и книги много дают, и в кибуцах я бывал, и не в Лапландии вырос.
Ему надоели попытки Нахари навязать свою помощь. Было ясно: он начнет говорить о том, что все проблемы возникают от невежества и незнания ценностей жизни в кибуце, и о том, что в кибуцах ничего не изменилось, а то, что у них сейчас есть фабрики, которых раньше не было, абсолютно ничего не значит. И Михаэль продолжил:
— Есть люди, которые считают, что открытие производства — это что-то принципиально новое, а открытие дома для престарелых, куда можно за большие деньги помещать и тех стариков, которые живут в городах, тем самым решая социальные проблемы старшего поколения, это вообще что-то из ряда вон выходящее. Мне кажется, что я стал понимать сложности современной жизни кибуца, — сказал Михаэль без ложной скромности. — Но наша проблема в другом: мы не знаем, что происходит в кибуце в результате таких новшеств. И не потому, что нам об этом никто не сказал, а потому, что сами кибуцники не понимают, что у них происходит.
— О чем это ты? — подал голос Нахари.
— Есть что-то, чего они не понимают, потому что изнутри кибуца этого не увидишь, — пояснил Михаэль. — Мне кажется, что Дворка, старшие дети Оснат, Моше и Джоджо, а также медсестра знают, что произошло, но сами не догадываются, что знают.
— Извини, — холодно сказал Нахари, — по-моему, ты — как бы это поточнее сказать — выражаешься слишком загадочно.
— Да это все равно что проводить расследование внутри семьи. Мне кажется, что люди оказались в ловушке, — сказал Михаэль, — из-за стереотипов и почти семейных отношений. Кибуц — та же семья, только в ней триста членов. Я это понял из того, что прочитал, а не из того, что удалось услышать от людей, близко знакомых с жизнью в кибуце.
Нахари долго хранил молчание, а затем без иронии произнес:
— Судя по тому, что ты сказал, мы должны отнестись к этому делу как к семейному убийству.