Я рассказал ей, что произошло. Жюстина произнесла:
— А, лучший друг моего мужа. Как змею меня ненавидит. Ты ведь не подумал, будто это был мой приятель?
— Ни в коем случае.
— Полагаю, теперь ты думаешь — после того, что я сказала Грегу там внизу, — что я порядочная дрянь?
— А это так?
— Немного. Чуть-чуть. Если ты спрашиваешь, хранила ли я верность Грегу, то — нет, конечно. Но и беспорядочные связи не по мне. Было у меня несколько приключений, и всё же много воды утекло с тех пор, как я клала кому-то голову на плечо. Я перешла на добывание денег.
— Что ж, — ответил я. — Иметь деньги — это ведь здорово. А разве твой муж…
— Грег хранит верность — бутылке своей. Не подозревает о существовании женщин, включая и меня. Но тебе не кажется, что этот проигрыватель уже три раза подряд крутит одну и ту же песню? Ты не выставил автоматический останов. — Она убрала голову с моего плеча, а потому я получил возможность встать, подойти к «Кейпхарду» и убрать звукосниматель с пластинки. Когда я обернулся к Жюстине, та уже стояла на ногах. Я приблизился, обхватил её руками и поцеловал; она же прижалась ко мне всем телом — так что я сам с головы до пят перенял её вибрацию.
Затем Жюстина отступила и произнесла:
— Всё, Эд, доброй ночи. Не повреди «кадиллак». И себя тоже.
— Постараюсь, — ответил я. — Доброй ночи, Жюстина.
Я вышел от неё, забрался в автомобиль и поехал к дому с меблированными комнатами, в котором мы квартировали с дядюшкой Эмом. Автомобиль я оставил перед входом, взбежал по лестнице и ключом отпер дверь в наш покой.
Дядюшка Эм сел на постели и спросил: «Кто там?» — но тут свет из коридора осветил меня, и он добавил: «А, Эд. А который час?»
— Четыре утра. Можно мне свет включить?
— Включай. А почему ты вернулся так рано? Уже выполнил задание? Бен тебя не похвалит. Ты должен был растянуть дело на пару дней.
— Ещё растяну, — заверил я дядюшку Эма. — Я ведь даже и не приступал.
Свет был уже зажжён, а потому дядюшка Эм округлил глаза и уставился на меня.
— Сотри эту помаду, — промямлил он.
Я послушно исполнил. А дядюшка Эм свесил с кровати ноги и всунул их в тапочки.
— Что, чёрт возьми, всё это значит? — воскликнул он.
Я усмехнулся.
— Мне бы одежду сменить. А то упал и весь испачкался.
— А помада откуда?
— То другая история. Тебе которую рассказать?
— Ты расскажи мне, какого чёрта ты вернулся в Чикаго?
— Жюстина совершала путешествие до Сент-Луиса и заехала ко мне обсудить дело. Затем она передумала и решила возвращаться в Чикаго. Я привёз её сюда и занял её автомобиль ради служебных нужд. Вот отправлюсь сейчас назад, и тогда у меня будет ещё часа два, чтобы там поспать.
— Так поспи лучше здесь. Вместе позавтракаем, а потом ты сможешь ехать и прибудешь туда к девяти. А здесь поспишь часов до семи.
Я колебался.
— Будь оно так, — сказал я, — мы начнём разговоры, и проговорим все эти три часа.
— Я ни о чём не стану выспрашивать. Вплоть до завтрака. Обещаю.
— Хорошо, — сказал я. Вместо того, чтобы снова одеться, я остался как был в трусах и в майке, погасил свет и лёг в кровать.
Переодеваться в пижаму мне не хотелось, потому что дядюшка Эм заметил бы бандажную ленту и спросил, что со мной случилось. А эту часть мне не хотелось ему выкладывать. Всё остальное — пожалуйста, только не это. Всё, что произошло, было наше с шерифом Кингмэном дело, и довести его до конца я должен был сам, без посторонних советов.
— Спи, Эд, — сказал дядюшка Эм. — Никаких расспросов.
— Доброй ночи, дядюшка Эм.
— И всё же насчёт помады. Не хочешь же ты, чтобы я не смог заснуть, гадая, откуда она у тебя?
— Я высадил Жюстину у её дома. Мы выпили по два стакана виски с содовой и соком, и я поцеловал её на прощание. Разве в «Инструкциях оперативным сотрудникам» не сказано, что клиента всегда нужно на прощание целовать? Если не сказано, то зря.
— Я скажу Бену, чтобы вписал, — ответил дядюшка Эм. — О’кэй, мой мальчик; но послушай вот что. У тебя что-то на уме. Хорошо же; что бы то ни было, обсудим завтра. Но у тебя всего три часа, так что не думай об этом сегодня. Считай овец, или женщин, или ещё что-нибудь, но постарайся уснуть.
Он отвернулся к стене и сам, вероятно, тот час же погрузился в сон или притворился спящим, чтобы мне не захотелось поделиться мыслями. Я понимал, что он дал мне хороший совет, и я постарался его выполнить. Мне припомнилось личико Молли Кингмэн, и я забыл об её отце. Я попытался воспроизвести каждое слово из нашего с Молли разговора, каждое её движение и каждое выражение, пробежавшее по её лицу. В особенности то, как она смеялась.