Девочка моя, когда я увидела тебя, такую чистую, такую невинную, такую добрую, в моей душе все перевернулось… И я единственный раз в жизни, поверь мне, единственный, горько пожалело о содеянном когда-то. Я не должна была отсылать Шурку прочь (если ты еще не знаешь, сообщаю: она была моей домработницей), не должна была откупаться от тебя комнатой и деньгами, я не должна была вычеркивать тебя из своей жизни… Я очень виновата перед тобой и на коленях прошу прощения!
Отдельное «прости» за то, что не осмелилась сказать тебе правду в лицо…»
Аня вытерла ладонью крупные горячие слезы, что непрерывно катились по щекам, и возобновила чтение.
«…Чернила кончаются, по этому буду заканчивать свое сумбурное послание. Я о многом тебе хотела рассказать, но, пожалуй, не смогу, и не из-за чернил, просто трудно изложить историю моей жизни, и жизни твоих родителей, в нескольких абзацах. Но ты узнаешь ее, если захочешь. Для этого тебе надо нагрянуть в гости к Вете Голицыной, ей обо мне известно буквально все. Знала бы ты, как распирало ее все эти годы, как она мечтала растрепать всем мои тайны, но я крепко держала ее за гузку письмами ее мужа. Этот бонвиван всю жизнь был в меня влюблен!
Но я отвлеклась, а, между тем, есть то, что ты должна исполнить обязательно. Для собственного блага. Аннушка, когда приедешь к Вете, не забудь спросить, где зарыта собака.
Так и спроси: «Где зарыта собака?». Если заартачится, ищи сама.
219-6-3;55-10-6; 200-3-5; 301-12-2; 12-7-3; 600-29-2»
Удивленно моргая, Аня смотрела на ряд цифр. Это еще что такое? Шифр что ли? Но зачем эти игры в шпионов? А причем тут собаки, да еще дохлые? Зачем ей останки мертвого пса? Как написано в письме, для собственного блага? Ну уж это, извините, перебор…
Пропустив строчку с глупым шифром, Аня перескочила на другую, первую в последнем абзаце.
«Прощай, моя девочка, больше не увидимся! Надежды на свидание в загробной жизни у меня нет: нам уготованы разные дороги — меня в отличие от тебя ждет ад. Но не беспокойся обо мне, я договорюсь с самим чертом!
Будь счастлива, внученька! Прости и прощай!
Р.S. Письмо никому не показывай, про собаку не говори ни одной живой душе. Когда найдешь ее, узнаешь, почему.»
На этом письмо заканчивалось. Аня еще раз пробежала глазами по последнему абзацу, пробормотала: «прости и прощай», сложила лист, аккуратно разгладила и зачем-то засунула обратно за переплет.
В голове был полный сумбур. На сердце камень. Она не знала, радоваться ей или огорчаться. С одной стороны, Аня была в полном восторге оттого, что бабуся оказалась ее настоящей бабусей, с другой, ей было горько, потому что узнала она об этом только сейчас… Еще ей не верилось, что написанное в письме правда, ведь она так привыкла считать себя сироткой — мать с детства твердила ей, что у нее не осталось ни одного живого родственника. Поумирали, говорила она, кто от пьянства, кто от болезней, кто от старости… И вот теперь оказывается, что у нее куча родных! Есть даже брат с сестрой… С ума сойти, брат с сестрой! Она всегда мечтала их иметь! Конечно, Фрося с Денисом ей страшно не понравились, и они приняли ее в штыки, но тогда-то они еще не знали о своем родстве… А теперь они могут подружиться!
А еще у нее появился папа — Эдуард Петрович Новицкий. И пусть некоторые злые люди утверждают, что он бандит, она все равно будет его любить! Да, будет любить за троих: за себя и за его противных детей.
Но сначала она должна узнать всю правду. И, чтобы узнать ее, она поедет не к старухе Голицыной, как советовала бабуся, нет, она сразу отправиться к Эдуарду Петровичу Новицкому.
К своему отцу.
Эдуард Петрович неспешно прохаживался по своему кабинету. Он только что поел, вот и ходил, потому что в каком-то Каринкином журнале прочитал, что после еды нельзя сразу садиться (а тем более ложиться), желательно подвигаться, чтобы пища быстрее переварилась и не отложилась в жир. Глупость, наверное, но Эдуард Петрович вот уже две недели придерживался этого совета — вдруг не глупость, вдруг поможет.
Когда он в шестнадцатый раз пересек кабинет, дверь неожиданно распахнулась, но в помещение вместо секретаря ворвался некто в красном пуховике и шапочке с помпоном.
— Это что еще такое? — рявкнул Эдуард, недовольно воззрившись на незваного гостя.
Нежданный визитер тут же был вышвырнут из кабинета за шкирку, и вместо него на пороге нарисовался привычный Андрюха.
— Эдуард Петрович, — возмущенно забухтел он, оттесняя незнакомца от двери своим мощным плечом. — Тут к вам какая-то ненормальная рвется, говорит, вы захотите с ней встретиться… — Он резко обернулся и цыкнул. — А ну не толкайся!
— Что за ненормальная?
— Не знаю…
— Я Аня! — раздалось из-за Андрюхиного плеча. — Аня Железнова!
— Аня? — переспросил он, подходя к двери. — Но что ты тут делаешь? А впрочем, не важно… Андрюха, пропусти!
Парень нахмурился, но все же пропустил.
— Здрасти, — выпалила Аня, влетая в кабинет.
Поначалу Эдик не узнал ее — молоденькая девчушка в спортивной шапчонке, в пуховике и джинсах была ему не знакома, но, приглядевшись повнимательнее к ее лицу: широко распахнутым серым глазам, румяным щечкам, пухлому рту, он понял, что Аня просто променяла гардероб, что, безусловно, пошло ей на пользу — теперь она выглядела на свои двадцать с хвостиком, а не на чужие сорок.
— Откуда ты узнала, как меня найти? — немного удивленно спросил Эдуард.
— Петру Алексеевичу Моисееву позвонила, он сказал…
— Ну проходи… Присаживайся. — Эдуард Петрович указал рукой на стоящий в углу кабинета кожаный диван. Когда Аня послушно на него опустилась, он сел рядом и проговорил — Рассказывай, что привело тебя ко мне.
— Я хотела спросить… — Аня смешалась, опустила глаза. — Узнать кое-что…
— Так спрашивай, — Эдуард Петрович приглашающие развел руки.
— Вы… Вы… — Она судорожно вздохнула, сильно зажмурилась, сжала кулаки и выпалила. — Вы мой отец?
Эдуард растерянно заморгал, не зная, как воспринимать это заявление — как глупую шутку или как бред сумасшедшей.
— Скажите, это правда? — наставила Аня. — Правда?
Вульф недоверчиво покосился на зажмурившуюся девушку, шумно вдохнул, выдохнул, почесал в затылке, но так и не принял окончательного решения.
— Эдуард Петрович, почему вы молчите? — в сердцах выкрикнула Аня, распахивая глаза. — Вы не хотите отвечать?
— Видишь ли, в чем дело… — Он потер кончик носа толстым указательным пальцем. — Я не совсем понимаю… э… с чего ты это взяла?
— Вы отец мне или нет? — сорвалась она. — Отвечайте!
— Нет… Наверное…
— Наверное? Что же вы точно-то не знаете?
— Да мало ли… — Эдуард поерзал на диване, потом придвинулся к Ане вплотную и очень серьезно спросил. — Почему ты решила, что я твой отец?
— Бабуся назвала меня своей внучкой, вот я и решила, что только вы можете…
— Когда она тебя назвала внучкой? — с сомнением протянул он.
— Сегодня. Вернее, я не знаю, когда, но сегодня…
— Во сне что ли? Или она явилась к тебе в виде туманного облака?