— А пес ее знает!
— Ее зовут Анна Вя…
— Хорошо, я запомню, — досадливо протянула Ева. — А теперь ответьте?
— Квартира и прочее достанется ближайшим родственникам, то есть вашему отцу и тетке. В равных долях.
— То есть, чтобы я получила бабкино наследство, должны умереть еще и папашка с теткой? — хохотнула она.
— Тогда уж и ваш брат, потому что в случае смерти детей, наследство делиться на всех внуков. А вас ведь двое, не так ли?
Она не ответила, только кивнула головой, по ее напряженному лицу было видно, что она о чем-то размышляет.
— Вы изыскиваете надежный способ умерщвления троих родственников разом? — мрачно пошутил Петр. — Боюсь, вам придется трудно…
— Пять человек на сундук мертвеца… Е-хо-хо и бутылка рому! — пропела Ева хриплым басом, потом добавила привычным нежным голосом. — А сундучок-то хрен знает где…
— Ева, объясните мне, пожалуйста, с чего вы так уверены, что сундучок существует? Аргумент, типа того, что Элеонора Георгиевна когда-то имела коллекцию старинных украшений, не принимается…
— Она сама мне об этом сказала. Когда съезжала от меня. — Ева поежилась, Петр сначала подумал, что от неприятных воспоминаний, но когда она сунула руки в карманы шубки, понял, что просто от холода. — Я ведь обманула ее… Она хотела нашу арбатскую квартиру продавать, говорила, что нам вдвоем ее не потянуть, что нам надо найти жилплощадь поскромнее, а на оставшиеся от купли-продажи деньги жить… Я воспользовалась этим ее желанием…
— Заставили втемную подписать бумаги?
— Да, она даже не читала документа.
— Нотариуса подкупили? Или он был вашим знакомым?
— И то, и другое, но это не важно, важно то, что я осталась единственной хозяйкой квартиры… А бабке я купила за сущие копейки ту халупу, в которой она жила до самой смерти, и отселила ее. — Губы Евы сложились в жесткую улыбку. — Я получила долгожданную свободу и возможность разжиться деньгами на обустройство своей собственности!
— А как же угрызения совести? Их вы тоже получили? Вместе со свободой?
— Нет, совесть меня не мучила, — тряхнула головой Ева. — Бабка получила по заслугам, так ей и надо! Я вам больше скажу — я торжествовала, когда провернула всю эту махинацию. И не потому, что так ее ненавидела, нет, как раз напротив, я ее по своему любила, просто бабку никто и никогда не смог переиграть! Никто и никогда! А вот я смогла! Единственное, что омрачало мой триумф, так это ее реакция на известие о том, что она больше не хозяйка: ни квартиры, ни меня…
— И какова была реакция Элеоноры Григорьевны?
— Она рассмеялась, — смущенно хмыкнув, ответила Ева. — Да, рассмеялась. И обозвала меня дурой. А еще добавила, что мне надо учиться терпению, иначе я пропаду.
— Что она имела в виду?
— Я задала ей тот же вопрос, и она ответила, что потерпи я пару-тройку годков, мне бы достали несметные богатства клана Шаховских, так как после ее смерти именно я должна была их унаследовать. А коль я нетерпеливая дура, то шиш мне, а не богатства! Так и сказала «шиш» и еще кукиш под нос сунула, старая ведьма! — Ева устремила хмурый взгляд себе под ноги. — Я подняла ее на смех, стала орать, что она врушка, что никаких сокровищ давным-давно нет, на что она спокойно ответила: «Есть, но ты их хрен найдешь!». Пусть, говорит, лучше сгинут, чем достанутся такой змее, как ты.
— И вы ей поверили?
— Сначала да, но потом… — Она подпинула валяющуюся под ногами ветку. — Потом засомневалась… Когда она от меня съезжала, я проверила все ее вещи, в них не было не единой ценности, так пустячки, типа кухонной утвари, книг, барахлишка. Потом я обшарила все три комнаты, пытаясь выискать тайник, но кроме кип фотографий под кроватью и связки писем в обувной коробке, ничего не нашла. После этого я уверилась в том, что никаких сокровищ не существует, потому что в последние годы она практически не выходила из дома, только в магазин и ломбард, а значит, не могла их спрятать вне квартиры… Уверилась и успокоилась.
— И что же заставило разувериться?
— Бабкин звонок… Она позвонила мне за три дня до своей смерти. Сухо со мной поздоровалась и сообщила, что скоро умрет. Да, да, не удивляйтесь, так и сказала, я чувствую, что смерть близка… А потом добавила, что если это я замыслила ее убить, то зря стараюсь, потому что сокровищ мне все равно не найти — она надежно их спрятала… Вот тогда я и поверила, что они реально существуют.
— И где же они спрятаны?
— В ее квартире, скорее всего.
— Вы же говорили, что она съезжала от вас налегке, — с иронией заметил Петр.
— Она могла передать их своей заклятой подружке Голицыной, та их до поры припрятала, а потом…
— Быть может, они и теперь у Лизаветы Петровны? — со смутным беспокойством спросил Петр.
— Вряд ли… Вете она не очень доверяла, по этому я сомневаюсь, что бабка сделала старуху Голицыну пожизненным сторожем своих сокровищ, скорее, курьером… А, впрочем… — Евины глаза алчно сверкнули. — Впрочем, все может быть… Хм… А не наведаться ли мне к достопочтенной Елизавете Петровне в гости, а Петр?
Петр очень внимательно посмотрел в лицо девушки, пытаясь понять, играет она или на самом деле не знает, что достопочтенная Елизавета Петровна уже несколько часов, как мертва. Осмотр результатов не дал: на безупречно красивом лице Евы не отражалось ничего, даже алчный огонек в глазах погас, уступив место спокойному голубому мерцанию.
— Наведайтесь, — проговорил, наконец, Петр. — Думаю, узнаете много интересного…
— Считаете, сокровища у Голицыной? — встрепенулась Ева.
— Считаю, что их не существует…
— Они существуют, — уверенно сказала она.
— Ева, попытайтесь мыслить логически…
— Причем тут логика?
— Притом, что если бы Элеонора Георгиевна владела сокровищами, она завещала бы их, как остальное свое имущество, Анне Железновой, это гораздо проще, это, наконец, безопаснее… Логично?
— Логично, но не умно. Потому что в этом случае наследнице пришлось бы заплатить налог государству.
— И что?
Ева неожиданно рассмеялась и игриво стукнула Петра своей узкой ладошкой по плечу.
— Какой вы, право, наивный. Кому ж охота отстегивать государству кровные денежки?
Петр не нашелся, что ей возразить, по этому промолчал, а Ева, тем временем, продолжала:
— Тут еще надо знать бабку. Она ненавидела наше государство. Россию, родину свою, любила, а Советское государство — нет. Даже когда СССР развалился, она продолжала ненавидеть СНГ. Как она любила говорить, пока не сдохнет последний комуняка, для меня Российского государства не существует… — Ева усмехнулась. — Бабка была непримиримой антисоветчицей! Идейной контрреволюционеркой и мелкой вредительницей…
— Как так?
— Ни дня не работала, чтобы государство на ней не наживалось, при этом пользовалась всевозможными льготами, то как вдова генерала, то как наша опекунша, и считала это мелкой пакостью ненавистным комунякам.
— Элеонора Георгиевна была оригинальным человеком, — с улыбкой заметил Петр.
— Это точно, — подтвердила Ева. — Например, она обожала всякие тайны. Шарады, загадки, головоломки. Но не журнальные, а жизненные. И это вторая причина, по которой она не завещала драгоценности Анне Железновой.
— Не понял…
— Вам известно, что бабкина мать графиня Шаховская уберегла от красных фамильное добро?
— Эдуард Петрович что-то рассказывал, — все еще не понимая, к чему она клонит, сказал Петр.
— Она спрятала мешок с драгоценностями в фамильном склепе, когда семья Анненковых, к коей она, собственно, принадлежала от рождения, покидала Москву. О местонахождении этого клада она указала в малюсенькой записке, которую сунула в медальон на груди своей годовалой дочери, там было потайное отделение…
— Насколько я понял, вашу прабабку убили пьяные красноармейцы?
— Да, но они пощадили грудного ребенка, по этому девочка выжила, выросла, повзрослела. А в двадцать пять лет случайно обнаружила в своем медальоне, который она никогда не снимала, записку.
— И нашла фамильные сокровища?