— И лекцию тоже, — сказал Михаэль как само собой разумеющееся.
— Лекцию? — озадаченно переспросил Алон. — Ах, лекцию, которую она должна была читать в то утро? Зачем мне это? До лекций мне дела не было. Никакого текста я не видел, но я ведь не его искал.
— Значит, всех ее бумаг вы не проглядывали? — спросил Михаэль; он был уверен, что полковник говорит правду, но против собственной воли надеялся, что ошибался.
— Нет, у меня не было времени сидеть и читать. Я просто искал то, что могло меня выдать. Все заняло не более получаса. Я не мог тратить время зря — в дом могли прийти в любую минуту.
Михаэль прикурил сигарету и осведомился:
— Вы работали в перчатках?
— Не уверен, насколько уместно слово «работал», но да, пока я был там, на мне действительно были перчатки, потому что я прекрасно понимал, что проникновение со взломом — не совсем законная вещь. Я предполагал, что полиция будет делать обыск в ее кабинете.
— Я думал, вы тогда не знали, как она умерла. Почему же вам пришла мысль о полиции? — спросил Михаэль, в упор глядя на Алона.
— Я и не знал. Джо об этом ни слова не сказал — и о полиции, и обо всем остальном он сообщил мне потом. Другого объяснения насчет перчаток я вам дать не могу; просто инстинкт, честное слово. Можно еще сигарету?
Михаэль дал ему сигарету и попросил описать подробно все его действия в доме Нейдорф. Алон подчинился, но упорно отрицал, что видел текст лекции.
— Ладно, значит, вы вошли и взяли бумаги. Что вы с ним сделали? — напряженно спросил Михаэль.
— Я сел в машину и поехал — не поверите куда — на кладбище. Я хотел… не знаю, чего я хотел, но знал, что не пойду на похороны. И я все их сжег там.
— В котором часу это было?
— Может, в половине девятого, может, в девять. Но не позже, потому что домой я вернулся к десяти.
Михаэль подумал, что дождь в ту субботу пошел около десяти, как раз когда он сидел у Хильдесхаймера. Он вспомнил ставни, открытое окно, гром с молнией — и решил, что буря в самом деле началась где-то после девяти.
— А потом? Что вы делали потом?
— Потом я ничего не делал. На следующий день я переговорил с Джо, когда он вернулся от вас, и он все мне рассказал про убийство, про свой пистолет, который я купил для него в шестьдесят седьмом, сразу после войны, когда мне было только восемнадцать лет. Вот тогда я по-настоящему занервничал. Мысль о расследовании убийства… Я уже говорил вам, что знаю, как делаются такие вещи. Я стал думать, где еще могло всплыть мое имя как пациента доктора Нейдорф.
Алон замолчал и устремил взгляд на Михаэля, который старался не выдать волнения. Это был критический момент: скажет ли Алон про бухгалтерскую контору по своей воле? Если нет, означает ли это, что все его слова были ложью?
Но Алон сказал. Сказал про квитанции, которые она скрупулезно выдавала ему, хотя и знала, что они ему ни к чему. Знала, в какой строжайшей тайне следует сохранять факт его лечения у психотерапевта, — и все же каждый раз выписывала квитанции, а он рвал их немедленно, как только выходил за порог.
— Я вспомнил, как Джо однажды мне сказал, что поменял бухгалтера и теперь обращается к фирме «Зелигман и Зелигман» по рекомендации Нейдорф.
Именно от Джо, который всегда жаловался на финансовые проблемы, он узнал, что он и его коллеги передают свои медицинские журналы и квитанционные книжки бухгалтерам.
— Я позвонил в бухгалтерскую контору и предупредил, что заеду забрать документы покойной в связи с полицейским расследованием. Девушка, которая ответила мне по телефону, сказала, что из полиции уже звонили и сказали, что заедут за папкой утром, часов в девять. Я приехал раньше, где-то минут в двадцать девятого, подписал какой-то листок и забрал папку.
Да, все детали совпадали с показаниями Змиры. Не было сомнения, что Алон совершил то, о чем сейчас рассказывал. Но не совершил ли он чего-то еще?..
— Что вы сделали после?
— Выехал из города в направлении кибуца Рамат-Рахель. Там, в поле, где еще не началась застройка, я сжег папку — то есть бумаги, что были внутри. Саму обложку я привез с собой на службу, она ведь абсолютно такая же, как и другие. И моя машина действительно заглохла — что-то с подачей бензина. Я не думал об алиби, просто так вышло. Не сильно-то это помогло, как видите.
— А потом? — настаивал Михаэль.