— Пожалуйста, сходите и разбудите этого студента-медика — как его, Яакова? Словом, соседа по квартире…
— Зачем он вам нужен? Пустые коробочки из-под лекарств были у него в кармане, я забрал их, когда укладывал мальчика в постель. Могу точно сказать, сколько погибший принял и где их взял, — заявил Голд. — Бедный парнишка измучен, дайте ему отдохнуть.
Но Охайон уже стал самим собой. Его лицо приняло столь знакомое Голду хищное выражение, и он тихо, но решительно потребовал, чтобы уважаемый психиатр немедленно разбудил Яакова и никому — в больнице или за ее стенами — не говорил, что произошло.
Голд уступил и провел Михаэля в отделение психиатрии, где на удивление легко разбудил Яакова. Молодой человек сел в постели, глаза без очков казались трогательно-беззащитными. Он беспомощно пошарил вокруг в поисках своих очков. Голд со всем возможным тактом объяснил, кто такой Михаэль Охайон, и губы Яакова задрожали.
Главный инспектор присел на кровать, с неожиданной мягкостью накрыл своей рукой руку Яакова и сказал:
— Мне очень жаль, но мы нуждаемся в вашей помощи.
Голд подошел к стоящему в углу кофейному автомату, а Яаков постарался взять себя в руки.
— Не знаю, кто, кому и чем может помочь… — с отчаянием проговорил он. — Уже поздно. Тут ничем не поможешь. Но я готов сделать все, что от меня зависит.
Лицо его перекосилось, казалось, он снова разрыдается. Транквилизаторы, которые Голд заставил его принять, не могли победить горе и истощение. Но он все же совладал с собой и смог глотнуть кофе, который принес Голд.
Психиатр сел поодаль и стал прислушиваться к разговору. Михаэль не просил его удалиться, и все же… «Окно в его душу было открыто, и вот оно с треском захлопнулось», — подумал Голд.
Часы показывали четыре утра, когда Михаэль начал допрос. Вначале его вопросы были вполне обычными: в какое время Яаков нашел Элишу, откуда взялись лекарства и спиртное, оставил ли покойный письмо, записку, хоть что-нибудь.
— Я не смотрел, — сказал Яаков. — Я старался спасти ему жизнь. На видном месте записки не было.
— Ничего, ее уже ищут, — заметил Михаэль, и Голда передернуло при мысли о полиции, обыскивающей квартиру юноши.
Внезапно Михаэль спросил о Еве Нейдорф. Голд очнулся от своих мыслей: ну конечно, инспектор по-прежнему рассследует убийство, которое произошло два месяца тому назад. Теперь Голд понял, что значат темные круги под глазами сидящего напротив человека, и слабая тень симпатии, дружеского сочувствия проскользнула ему прямо в сердце, хоть сердце его… или воля… а может, и разум еще противились этому.
Яаков рассказал про психиатрическую клинику:
— Отец Элиши три года назад консультировался с Нейдорф. Они дружили семьями. Сначала жили по соседству, что-то вроде этого, я точно не помню… В общем, Мордехай — это отец Элиши — повел его на прием к доктору Нейдорф, а она направила его в клинику. Мордехай очень беспокоился за Элишу, ведь тот был, ну, необычный мальчик, и Элиша два года посещал лечебные сеансы, дважды в неделю, а потом прекратил.
Да, он знает, почему Элиша так поступил, — но это деликатный вопрос, и он не уверен, имеет ли право говорить об этом.
Голд ожидал, что Охайон наедет на мальчика, как бульдозер, и уже приготовился его защищать, но с изумлением увидел, что главный инспектор молча откинулся назад с таким видом, как будто ему совсем некуда спешить. Голду хотелось схватить их обоих за плечи, растрясти, завопить, что есть сил… Он молча поднялся и снова направился к кофейному автомату.
— Каково было состояние Элиши Навеха в последнее время? — размеренным голосом спросил Охайон.
— Я нечасто его видел в последнее время, — виновато ответил Яаков. — Я только неделю назад вернулся из Лондона и сразу засел готовиться к экзаменам. Элиша пропадал целыми днями. Точно не знаю, чем он занимался. — В голосе его зазвучало отчаяние. — Теперь, когда я думаю обо всем этом… он выглядел странно и говорил какие-то странные, бессвязные вещи каждый раз, когда мы встречались дома. Но я считал, что все это связано с его любовными делами, а они вообще были жутко запутанными. — Яаков опять замолчал.