Мимо прошел Линдер. За его руку держалась женщина, и по тому, как тесно и потерянно она прижималась к нему, Михаэль решил, что это, должно быть, его жена. Сам Линдер имел серьезный, отсутствующий вид, он глянул на Михаэля, как бы не узнавая, и лишь промелькнувшее во взгляде беспокойство выдало его.
Дина Сильвер, закутанная в меховое пальто и черный шарф, поднималась по ступеням вместе с молодым лысым мужчиной, чей подбородок покрывала густая борода. С чувством облегчения он признал переодетую в штатское сотрудницу полиции в молодой женщине-фотографе с камерой на плече и приколотой к воротнику пальто табличкой «Пресса». Она незаметно кивнула ему и нацелила на поднимающуюся пару объектив. Михаэль надеялся, что она ничего не упустит, хоть и понимал, что это невозможно.
Внизу лестницы, щелкая зажигалкой, стоял второй фотограф. Там были и репортеры; газетные фотографы нацеливали камеры на толпу, поднимающуюся по ступеням в круглый каменный зал.
Старик Хильдесхаймер, поддерживаемый Розенфельдом, чей рот казался странно обнаженным без сигары, медленно преодолевал ступеньку за ступенькой, плечи его были опущены, он склонил голову, темная шляпа скрывала лицо. По другую сторону Розенфельда шла женщина, которую Михаэль не знал. Он предположил, что большинство аналитиков придет с семьями, на худой конец с супругами. Люди медленно и тяжело поднимались по широкой лестнице, на всех были толстые зимние пальто. После бури, разразившейся в субботу вечером, стоял пронизывающий холод.
Многие лица казались знакомыми. Кого-то он видел в Институте в субботу, других помнил по университету. Сливки общества, подумал Михаэль, городская элита. Обычные посетители почетных похорон; но их переживания, похоже, искренни.
На каждом лице ясно читались печаль и горесть. По лестнице поднимались две всхлипывающие женщины, а в траурной толпе перед входом в зал, уже полный людей, слышались звуки рыданий. Ева Нейдорф умерла не от болезни, не от несчастного случая или старости. И помимо обычных признаков печали и горя на лицах людей явно проглядывали другие чувства: в глазах виделся страх, а на лицах — гнев.
Лици Штернфельд — он запомнил, как она расплакалась в субботу — шла по ступеням, поддерживаемая двумя молодыми людьми. Она не плакала, губы были плотно сжаты. Она выглядела как человек, у которого не осталось никаких иллюзий. Похожая на большую черную птицу, она продвигалась по лестнице наверх, переводя взгляд с одного лица на другое. Она тоже выискивает убийцу, подумал Михаэль. Все они выглядят такими респектабельными, элита добрых законопослушных граждан, и не знай я того, что знаю, я бы решил, что здесь последнее место, где можно искать его. Но они тоже поглядывают друг на друга, и им страшно. Всем страшно.
Постепенно людской поток иссяк, и тишина, нарушаемая лишь всхлипами, возвестила, что церемония началась. Кто-то произносил надгробное слово; мужской голос был незнакомым, а с того места, где Михаэль стоял, слов нельзя было различить.
Затем зазвучал голос кантора, и наконец все стихло; церемония окончилась. Шестеро мужчин, среди которых Михаэль узнал Голда и Розенфельда, вынесли тело. Он взглянул на длинное обернутое в саван тело, и от вида его по спине поползли мурашки.
За носилками следовала семья. Михаэль увидел Гиллеля, зятя покойной, поддерживающего молодую женщину, по-видимому дочь. Рядом с ним шел молодой человек, чье сходство с покойной говорило само за себя. С другой стороны дочь Евы поддерживал Хильдесхаймер. Теперь его лицо было четко видно из-под большой шляпы, покрывавшей лысую голову. Он прошел совсем рядом с Михаэлем, и тот заметил, как по щекам старика катятся слезы. Вслед за семьей вниз по ступенькам спускались остальные и садились в автомобили. За Хильдесхаймером шла Цилла. За ней — длинная процессия, многие утирали слезы, некоторые еле могли идти, и их поддерживали близкие.
Небо было серым, казалось, вот-вот пойдет дождь, дул ледяной ветер. Улица наполнилась шумом отъезжающих машин. По лестнице спустилась Дина Сильвер об руку с лысеющим бородачом. И тогда Михаэль в первый раз заметил его — молодого человека, который стоял на несколько ступенек ниже его самого по другую сторону лестницы, опираясь на балюстраду и следя взглядом за Диной Сильвер и ее спутником.
Михаэль подавил мгновенный порыв кинуться к нему. В глазах молодого человека читалось упорство, смешанное с отчаянием. Он не принадлежит к этому кругу, он другой, подумал Михаэль, сам не зная почему. Дина замедлила шаг, повернула голову и на мгновение встретилась взглядом с незнакомцем — только на мгновение, — но тут же поспешно шагнула вперед. Ее спутник удивленно оглянулся и бросил секундный взгляд назад, а затем вновь приноровился к ее шагам. Неясно, заметила ли она Михаэля, который не отводил глаз от молодого человека и лишь надеялся, что одна из камер успела его заснять. «Юноша», — окрестил его Михаэль — обычно он этого слова терпеть не мог. Как только Михаэль его увидел, его охватило чувство неотвратимой беды. Угроза таилась в этой красоте, в отчаянном выражении этих глаз.