— Я плохо поняла, что вы здесь говорили. Вы говорили, что, — она сглотнула и сделала глубокий вдох, — что причиной смерти моей матери была ее работа?
— Из-за лекции? — подхватил Нимрод. — Вы говорите, что все случилось из-за лекции?
Михаэль рассказал им о пропавших экземплярах лекции, о безрезультатных поисках в Институте.
— Может быть, — спросил он, — она оставила один экземпляр в вашем доме в Чикаго?
Они переглянулись. Нимрод задержал дыхание, напряженно переводя взгляд с Навы и Гиллеля на Михаэля и обратно. Нет. Ничего не оставляла. У них большой дом в пригороде. Ева жила в отдельном крыле с собственной ванной комнатой. «Так что она могла немного передохнуть», — сказал Гиллель. Они в глаза не видели этой лекции. Если и оставались черновики, приходящая прислуга, должно быть, их выбросила.
— Никаких шансов, — заявил Гиллель. — Вы не представляете, какой аккуратисткой была Ева.
Нимрод покачал головой и хмыкнул. Гиллель взглянул на него и умолк.
— А что с этим рейсом на Париж, о котором вы упомянули? — спросил Михаэль. — Вы что-то собирались сказать?
Гиллель снял очки и потер глаза. Затем сказал:
— За день до возвращения Навы из больницы я застал Еву на кухне в два часа ночи. Сначала я подумал, что она от волнения не может уснуть, как и я, ждет приезда Навы и малыша, но, когда она заговорила, я понял, что ее нервозность и напряжение связаны с той лекцией. Она все повторяла, что если бы могла посоветоваться с Хильдесхаймером, то сняла бы тяжесть с души. Я спросил, почему бы ей не позвонить или не написать ему, но она ответила, что такое нельзя обсуждать по телефону или в письме, а до лекции у нее не будет времени. Я уже хотел предложить ей поехать домой пораньше, но подумал, что она обидится после того, как столько помогала нам с малышом. — Голос его зазвучал задумчиво: — Я спросил ее, нельзя ли посоветоваться еще с кем-нибудь; она широко раскрыла глаза и сказала: «Ну конечно, как же я раньше об этом не подумала». Так возникла идея лететь через Париж. Есть какой-то психоаналитик, ее подруга, которая живет в Париже. Я не помню ее имени, но оно у меня где-то записано, и номер телефона тоже. Ева позвонила, когда в Париже наступило утро, и договорилась о встрече. Я не понимаю по-французски, во всяком случае, очень плохо. Знаете, я прямо поразился, как бегло разговаривает Ева!
Нава вновь начала молча всхлипывать, слезы потекли по ее щекам. Она вытерла их тыльной стороной руки, прежде чем Гиллель заметил ее состояние и принес ей пачку салфеток из кухни.
Михаэль не знал, с чего начать. Хильдесхаймер не упоминал ни о каком Париже. Знал и скрывал? Но зачем, ради всего святого?
Возможно ли, чтобы Ева не сказала старику? Но она ведь, кажется, летела обратно в Израиль вместе с Гиллелем? Он сам спрашивал Гиллеля в день убийства, и тот ясно сказал, что они летели одним рейсом, обсуждали подготовку к совещанию директоров и все такое…
— Вы же летели обратно вместе?
Да, разумеется; он уже говорил об этом главному инспектору в субботу, когда они сидели около палаты интенсивной терапии.
— Но как это возможно? — в замешательстве спросил Михаэль.
— Что значит как? Рейсом из Парижа, разумеется. Я улетел в Париж на следующий день после Евы, — сказал Гиллель.
— А почему вы не рассказали мне об этом в субботу? — подозрительно осведомился Михаэль.
— Я думал, вы знаете… Ну, и не предполагал, что это важно… Да откуда я знаю почему!
Михаэль быстро прокрутил в уме новые сведения. Ева Нейдорф встречалась в Париже с коллегой, она летела обратно в Израиль вместе с зятем рейсом из Парижа, а не из Нью-Йорка и не упомянула Хильдесхаймеру об этой встрече и остановке в Париже.
Он предложил Гиллелю снова рассказать ему о полете.
— Вчера должно было состояться ежегодное заседание совета директоров. Это важная встреча. — Гиллель украдкой глянул на жену и шурина, смотрящих прямо перед собой, но явно внимательно слушающих. — Я должен был ее подготовить. Она не владела информацией. Дома мы не могли поговорить — ребенок плакал, она была занята лекцией, у нас просто не было возможности, — и мы решили все обсудить в самолете. Я взял билет на транзитный рейс в Израиль через Париж, а Ева — прямо на Париж. Мы все устроили заранее, я заказал все для нас обоих. Из Парижа мы летели вместе. С той своей коллегой она встречалась, сказала, что встреча была очень серьезная. Выглядела она слегка напряженно, но это все, что я могу сказать. Не знаю, о чем была лекция и в чем заключалась проблема.
Михаэль вопросительно посмотрел на Наву — та покачала головой. Она даже не знала, зачем мать летала в Париж. Думала, просто для развлечения. Она только что родила и вообще об этом не думала. В глазах Навы опять засверкали слезинки. Она знает эту француженку-психоаналитика, но имени не помнит, оно трудное, не выговоришь.