Взглянув на часы, он сказал, что его ожидает дама, от которой он надеется узнать, помимо всего прочего, имя недостающего пациента.
Напряжение разрядилось.
— Вы когда-нибудь видели, чтобы он заставлял красивую женщину ждать? — заметил Балилти.
Все заулыбались и стали распределять задания на день. Один за другим все покинули комнату. Цилла, Мэнни и Раффи отправились опрашивать гостей Линдера, приглашенных в Русское подворье на тот день.
— Если повезет, освободимся к десяти вечера, — вздохнула Цилла. — Я не шучу: сорок человек!
Шорер и Эли уехали в суд — слушание было назначено на десять. Балилти тоже собрался уходить, когда Михаэль тронул его за руку. Они стояли в дверях, и Михаэль, неожиданно для самого себя — он всего лишь хотел выяснить, с чего это так вспылил Мэнни, — попросил его добыть секретную информацию о полковнике Алоне, но так, чтобы никто не узнал.
— Даже Шорер? Вообще никто?
— Ни единая живая душа. Ни Шорер, ни Леви, никто в военном аппарате — абсолютно никто. Сможешь?
Балилти уставился в пол, запихнул рубашку за пояс, потом провел рукой по голове и сказал:
— Не знаю. Посмотрим. Дай мне несколько часов, чтобы навести контакты. Свяжусь с тобой попозже, ладно?
Михаэль кивнул и напоследок все же спросил:
— А что это с Мэнни?
— Ну… — Балилти смешался. — Долго объяснять, да это и не относится к делу. Расскажу когда-нибудь. — И он быстро направился вниз по лестнице к выходу из здания.
Комната для совещаний находилась совсем рядом с кабинетом Михаэля — времени подготовиться к разговору с Диной Сильвер у него не оставалось. Она ждала в коридоре и при виде Михаэля выразительно посмотрела на него и на часы. Он сделал вид, что не понял молчаливый намек. Красное и голубое шло ей больше, чем черный костюм, подчеркивавший бледность очаровательного лица и заставлявший её выглядеть старше. Открыв перед ней дверь в кабинет, Михаэль закурил и предложил сигарету Дине. Поморщившись, она отказалась; тогда он открыл окно, мысленно сказав себе, что уж это — последняя уступка с его стороны.
Как только он увидел ее в коридоре, его охватило чувство враждебности, а лицо приняло каменное выражение игрока в покер. Холодная красота, каждое движение под контролем. Хотел бы я посмотреть, как ты дрожишь, подумал он, стоя в дверях и пропуская ее вперед. Ему страстно захотелось выбить ее из колеи, заставить потерять контроль над собой.
Он был уверен, что она легко придумает объяснение воскресной беседе с Хильдесхаймером. Линдер говорил, что старик проводил с ней психоаналитический сеанс, вот и она скажет то же самое.
Михаэль сел за стол. У него вертелся на языке вопрос об отношениях Дины с юношей. «У тебя нет фактов, — увещевал он сам себя, — абсолютно никаких фактов, ты ничего не узнал, ни до чего не докопался, ты только подозреваешь, что у нее может быть мотив, но подкрепить подозрения нечем; у ученого совета был и другой кандидат, подожди, по крайней мере, пока с ним не переговоришь».
И чем сильнее бушевала в нем ярость, тем медлительнее и вежливее звучали его слова.
В зеленоватых глазах Дины блеснули гнев и тревога, когда он спросил, что она делала в пятницу вечером. Низким голосом, как обычно, четко выговаривая слова, она ответила, что рано легла спать.
— Как рано?
— После музыкального шоу, до начала кинофильма, — сказала она, и он чуть расслабился.
— Так рано? Вы всегда рано ложитесь спать? — В его голосе прозвучало искреннее любопытство.
— Вообще-то нет…
Она хотела что-то добавить, но он прервал ее:
— Ведь на следующий день ученый совет должен был голосовать по вашей кандидатуре?
Она улыбнулась в первый раз, но улыбались лишь губы — в глазах не скользнуло и тени улыбки.
— Уснуть я не могла, но хотела отдохнуть — и из-за лекции, и из-за голосования.
Ее пальцы теребили высокий воротник блузки. В расстегнутом длинном, мягком меховом пальто она казалась такой изысканной, изнеженной.
— Я считал, — произнес главный инспектор Охайон, закуривая новую сигарету, — что кандидаты не принимают участия в голосовании.
Она ответила, что собиралась ждать снаружи, чтобы сразу узнать итоги голосования.
— Хорошо, так вам удалось в конце концов уснуть? Если да, то в какое время? — спросил Михаэль, с наслаждением вдыхая табачный дым.
— Поздно. Может, после полуночи, — колеблясь, сказала она.