Михаэль рассказал ему, что Дина Сильвер была ранее психотерапевтом Элиши Навеха.
— Знаешь, я смутно припоминаю, что судью как будто грозились прикончить. Узнай, пожалуйста, покупал ли кто-нибудь из членов семьи пистолет. У них большой дом в элитном квартале Йемин-Моше, так, может, кто из соседей слышал о каком-нибудь инциденте с оружием.
— А почему бы тебе просто не проверить по компьютеру?
— Не хочу дразнить гусей.
— Это займет время, — медленно произнес Балилти, — сам видишь, в деле замешано много народу. Судьи, военные коменданты, психологи — только погляди!
— Это чтоб тебе жизнь медом не казалась, — пошутил Михаэль, выключая магнитофон. — Пошли посмотрим, как там внизу.
Он забрал со стола сигареты, они вдвоем вышли из кабинета и спустились вниз, в другое крыло здания.
Цилла занималась с Хедвой Тамари, молодым врачом из Маргоа. Увидев Михаэля через окно, она вышла из комнаты дознания, утирая лоб.
— Плачет, не переставая, — доложила Цилла. — Стоило мне упомянуть имя жертвы — сразу в слезы. Я бьюсь с ней целый час, а не выяснила ничего, чего бы мы не знали раньше. Если не считать одной детали: старший дежурный врач на целый день остается в больнице каждый раз, когда она сама на дежурстве. Чего ни сделаешь ради красивой девушки!
Михаэля легкомысленный тон Циллы не обманул — он знал ее как цепкого следователя. Он занялся прослушиванием записей. В голосе Циллы проскальзывали то ребячливость, то медовая сладость — все было точно рассчитано, чтобы обеспечить успех допроса. Он отлично знал, что она намеренно придает своей внешности задорный девчачий вид.
— Первый допрос занял еще больше времени, около двух часов. Доктор Даниэль Воллер, член ученого совета — помнишь? Тот, с пепельными волосами. Там тоже ничего, кроме нескольких ядовитых замечаний по адресу Линдера. Оба согласились пройти тест на детекторе лжи, — добавила она, не дожидаясь вопроса.
В соседней комнате Мэнни опрашивал Тамми Звиелли, молодую женщину с выгоревшими светлыми волосами и розовыми тенями на веках, — это в ее честь устраивалась вечеринка. Она тоже, сообщил Мэнни, готова пройти тест.
Раффи тоже не повезло. Так или иначе, у всех было алиби. Не спланированное заранее — нет, обычные занятия обычных людей: сидели с семьей, смотрели телевизор, легли спать, поздно поднялись в субботу. Ни на кого ничего не нашлось.
Балилти ушел по своим делам, а Михаэль вернулся к себе в кабинет, где его ожидал доктор Гиора Бихам, заведующий отделением больницы Кфар Саул. Это оказался тот самый лысоватый бородач, что сопровождал Дину Сильвер в ритуальный зал.
Доктор Бихам говорил с сильным латиноамериканским акцентом, перекатывая слова на языке. В пятницу вечером к нему на ужин приходили друзья, а субботним утром он возил детей за город по грибы. Вернулся в девять тридцать, оставил детей (у него два мальчика и девочка, самому старшему восемь лет) с женой и поехал в Институт.
Доктор Нейдорф была его преподавателем в Институте, то есть она вела их группу из десяти человек в течение двух лет. Нет, она не была ни его аналитиком, ни супервизором.
— Я восхищался ей, но у нее не было никаких просветов. То есть, — объяснил он, — она была недосягаема, ее время было расписано на два года вперед.
Он сидел, вытянув вперед скрещенные ноги и попыхивая инкрустированной перламутром трубкой, в жилетном кармашке поблескивала золотая зажигалка… Все это, вкупе с добротным серым костюмом и холеной бородкой, красноречиво говорило о том, как относится к себе доктор Бихам. Он говорил без умолку и явно любовался своим голосом. У него имелся ответ на все, даже тогда, когда сказать было нечего. Разумеется, он присутствовал на вечеринке — обожает повеселиться; да, выпил он как следует — еще бы, он ведь душа общества. Линдера он очень любил, был его подопечным два года. И ни одного неприязненного слова ни о ком из институтских коллег.
В какой-то момент беседы, которая, несмотря на все попытки Михаэля сменить тон, оставалась легкой и сердечной, тот, потеряв терпение, спросил:
— Доктор Бихам, может, вы принимаете меня за тайного агента ученого совета и поэтому боитесь о ком-нибудь плохо сказать?
Бихам жизнерадостно рассмеялся:
— Можно я потом буду вас цитировать, инспектор? — и без малейшего следа волнения с искренним видом объяснил: — Знаете, пока я не взобрался в Институте на самый верх, я не могу позволить себе испытывать негативные чувства к кому бы то ни было.