Он взял телефонную трубку и набрал номер.
– Я получил часы. Как быстро нужно их сделать?
– Считайте эту работу срочной.
– За срочную работу – дополнительная плата. Я полагаю, вы готовы ее заплатить?
– А сколько дополнительно?
– Моя обычная ставка плюс половина.
– За эту работу?
– Вы хотите, чтобы я ее выполнил, или нет?
– Я пришлю первую половину утром.
– Сегодня вечером.
– Если вы настаиваете…
Часовщик повесил трубку, как раз когда сотня механизмов одновременно отзвонила четыре часа.
8
Вена
Габриелю никогда не нравились венские кафе. Было что-то в царившем там запахе – застоявшегося табачного дыма, кофе и спиртного, – вызывавшее у него отвращение. И хотя по природе он был человек тихий и спокойный, ему не нравилось подолгу сидеть без дела, теряя драгоценное время. Он не читал на людях, опасаясь старых врагов. Кофе пил только утром, чтобы проснуться, а от жирных десертов его мутило. Остроумные беседы докучали, а разговоры других людей, особенно немецких псевдоинтеллектуалов, доводили чуть не до безумия. Адом для Габриеля было бы сидеть в комнате и слушать дискуссию об искусстве, которую вели бы люди, ничего в нем не понимающие.
Он больше тридцати лет не был в кафе «Централь». Здесь, в этом кафе, проходил последний этап его обучения у Шамрона, оно было порталом между жизнью до работы в службе и нереальным миром, в который он вступил потом. В конце периода тренировки Шамрон придумал еще один тест, чтобы проверить, готов ли Габриель. Его выбросили в полночь из машины на окраине Брюсселя без документов и без единого сантима в кармане и велели на другое утро встретиться с агентом в Амстердаме в «Лейдсеплейне». Габриель выкрал деньги и паспорт у американского туриста и утренним поездом сумел туда приехать. Ждавшим его агентом оказался Шамрон. Он забрал у Габриеля паспорт и оставшиеся деньги и велел быть на другой день в Вене в другой одежде. Они встретились на скамейке в Штадтпарке и пошли в кафе «Централь». За столиком рядом с высоким арочным окном Шамрон дал Габриелю билет на самолет в Рим и ключ от шкафчика в аэропорту, где он найдет «беретту». Двумя ночами позже в вестибюле многоквартирного дома на пьяцца Аннабальяно Габриель совершил свое первое убийство.
Тогда, как и теперь, когда Габриель вошел в кафе «Централь», лил дождь. Он сел на обитую кожей банкетку и положил на круглый столик кипу немецких газет. Он заказал «Шлагоберс» – черный кофе со взбитыми сливками. Его принесли на серебряном подносе вместе со стаканом ледяной воды. Габриель развернул первую газету – «Ди Прессе» и начал читать. Главное место занимал взрыв в «Рекламациях за период войны и справках». Правые требовали более строгих мер против иммигрантов, чтобы арабские террористы и прочие смутьяны не могли пересекать австрийские границы.
Габриель прочитал первую газету. Заказал еще один «Шлагоберс» и раскрыл журнал под названием «Профиль». Он окинул взглядом кафе. Оно быстро наполнялось венскими служащими, заходившими после работы по дороге домой выпить кофе или спиртного. К сожалению, ни один из них даже отдаленно не напоминал Людвига Фогеля, каким его описал Макс Клайн.
К пяти часам Габриель выпил три чашки кофе и начал отчаиваться когда-либо увидеть Людвига Фогеля. Тут он заметил, что официант, стоя у бара, взволнованно потирает руки и переминается с ноги на ногу. Габриель проследил за его взглядом и увидел пожилого джентльмена, входившего в кафе, – «Австриец старой школы, если вы понимаете, что я имею в виду, мистер Аргов». «Да, понимаю, – подумал Габриель. – Добрый день, герр Фогель».
Официант помог Фогелю снять пальто и проводил его к столику, стоявшему всего в двух-трех футах от Габриеля. Волосы у Фогеля были почти совсем седые, довольно редкие и прилизанные, а глаза такие голубые, каких Габриель никогда не видел. Рот маленький и крепко сжатый; одежда – дорогая, и он элегантно носил ее: серые фланелевые брюки, двубортный блейзер, темно-бордовый галстук с широкими концами.
– Что сегодня будете пить, герр Фогель?
– «Айншпеннер», Карл. Больше ничего.