– Тогда зачем же они создавали комиссию?
– Они, конечно, хотели, чтобы их похвалили за старания. Но в Аргентине поиски истины этим и ограничатся. Настоящее расследование выявило бы подлинную меру участия Перона в бегстве нацистов из Европы после войны. Оно также раскрыло бы то, что многие нацисты продолжают жить здесь. Кто знает? Может, и тот, кого вы ищете, тоже.
Габриель указал на здание.
– А это что такое?
– Отель иммигрантов – первая остановка для миллионов иммигрантов, перебравшихся в Аргентину в девятнадцатом и двадцатом столетиях. Правительство селило их, и они тут жили, пока не найдут работы и места, где поселиться. Теперь Бюро по иммиграции превратило это здание в склад.
– В склад чего?
– Досье, конечно. – Рамирес открыл отделение для перчаток и достал резиновые операционные перчатки и бумажные стерильные маски. – Это не самое чистое место на свете. Надеюсь, вы не боитесь крыс.
Габриель взялся за ручку и нажал плечом на дверцу. На другой стороне улицы Кьяра выключила мотор и приготовилась ждать.
У входа стоял скучающий полицейский. За столом регистратуры перед крутящимся вентилятором сидела девушка в форме и читала модный журнал. Она передвинула по пыльному столу книгу записей. Рамирес расписался в ней, поставил время и взял две ламинированные бирки. У Габриеля был номер 165. Он пристегнул бирку к кармашку на рубашке и следом за Рамиресом пошел к лифту.
– Два часа до закрытия, – крикнула им вслед девушка и перевернула страницу журнала.
Они вошли в грузовой лифт. Рамирес стянул дверцы и нажал кнопку верхнего этажа. Кабина лифта, качаясь, медленно поползла вверх. Через минуту их встряхнуло, и они остановились – воздух был такой жаркий и пропыленный, что трудно было дышать. Рамирес натянул перчатки и маску. Габриель последовал его примеру.
Помещение, в котором они очутились, было, грубо говоря, длиной в два городских квартала и целиком заполнено бесконечными рядами стальных стеллажей, прогибавшихся под тяжестью деревянных ящиков. В разбитые окна влетали и вылетали ласточки. Габриель слышал поскребывание крошечных лапок и мяуканье дерущихся кошек. Сквозь защитную маску проникал запах пыли и гниющей бумаги. Архив «Анима» в Риме с сочащимися стенами казался раем по сравнению с этим отвратительным местом.
– Что это за досье?
– Те, что Перон и его духовные последователи в правительстве Менема не сочли нужным уничтожить. В этой комнате хранятся иммиграционные карточки, какие заполнял каждый пассажир, прибывший в порт Буэнос-Айреса с тысяча девятьсот двадцатого года по семидесятый. Этажом ниже находятся списки пассажиров каждого судна. Менгеле, Эйхманн – все они оставили здесь отпечатки своих пальцев. Может быть, и Отто Кребс тоже.
– Почему тут такой беспорядок?
– Поверите ли, было хуже. Года два-три назад храбрая душа по имени Чела расставила карточки в алфавитном порядке и по годам. Теперь они называют это Зал Челы. Иммиграционные карточки за шестьдесят третий год вон там. Следуйте за мной. – Рамирес приостановился, указывая на пол. – Осторожней – не наступите на кошачий помет.
Они прошли с полквартала. Иммиграционные карточки за шестьдесят третий год занимали несколько десятков стальных полок. Рамирес нашел деревянные ящики, в которых находились карточки пассажиров, чья фамилия начиналась с буквы «К», снял их с полки и осторожно поставил на пол. Согнувшись в три погибели, он принялся перебирать плотно стоявшие карточки. И нашел четырех иммигрантов с фамилией Кребс. Ни у кого из них не было имени Отто.
– А могли поставить карточку в другое место?
– Конечно.
– И мог кто-нибудь ее вынуть?
– Это Аргентина, мой друг. Тут все возможно.
Расстроенный Габриель прислонился к полкам. Рамирес положил иммиграционные карточки в ящик и поставил ящик на место на стальную полку. Затем посмотрел на свои часы.
– В нашем распоряжении час сорок пять минут до закрытия на ночь. Вы смотрите, начиная с шестьдесят третьего года, а я пойду в обратном направлении. Наименее удачливый ставит спиртное.
С реки пришла гроза. Габриель сквозь разбитое окно видел вспышки молний, сверкавшие среди портовых кранов. Черная туча заслонила предвечернее солнце. В Зале Челы стало почти ничего не видно. Дождь начался как взрыв. Он хлестал в разбитые окна и заливал драгоценные документы. Реставратору Габриелю виделись расплывающиеся чернила, навсегда утраченные фотографии.