— Борзеют много. Пошли спать, я сказал! А ты у меня сейчас…
Повернулся, хотел ее ударить, а тут я:
— А ну руки убери, пидор недотраханный!
Что такое пидор, я тогда вообще не знал, да и в остальном, в общем, тоже слабо разбирался, честно-то говоря. Шарон разревелась, отец швырнул в мать тарелкой, снес с полочки какую-то фигню фарфоровую.
Дальше понеслось. Вообще, дело обычное, только в этот раз он уходить собрался:
— Все, ухожу! Не дом, а хрен знает что!
Мать кричит:
— К Мишель, что ли, собрался?
— Твое какое дело?
— Такое, что шлюха она!
— И шлюха! Зато с ней жить можно!
Нам с Шарон это все надоело, мы пошли второй телек смотреть. Они еще поорали, потом дверь грохнула, и он ушел.
Мать сперва поверить не могла. В воскресенье она даже не расстраивалась особо: хоть отдохнуть от него. А в понедельник с утра уже ревет, в обед забежали — ревет, совсем из школы пришли — все еще хлюпает. Смотрим: ужина нет, мы сразу права качать. Потом пришла ее подружка Лайла, они сели и стали хором плакать. Потом мать собралась идти к той бабе его забирать. Лайла ее отговаривала, но она все равно пошла, хотела с этой Мишель разобраться. Ничего не вышло, естественно. Отец потом еще пару раз заходил вещи забрать: комбинезон, пластинки с Элвисом Пресли, но с матерью они больше не разговаривали.
Он потом с нами встречался иногда. Родители разводились по суду, поэтому сперва приходила тетка из соцобеспечения, какие-то там вопросы задавала, а потом он нас вел на ярмарку или в Макдональдс. Он приезжал и ждал на углу. Мама нас всегда наряжала как на праздник, чтобы он не думал, что мы без его алиментов подыхаем. А он ей назло нам гамбургеров, коктейлей всяких накупал, мы по глупости объедались, а нас потом дома рвало. Но, в общем, оно того стоило.
Иногда он нас водил к своей девке, как ее мать называла. Та все улыбалась: кока-кола с мороженым, все дела, но все равно понятно было, что мы ей нафиг не нужны. Хотя он нас к ней не так уж часто и водил. Потом он уже и сам стал реже приходить, хотя мы его ждали, сидели одетые. Потом мама перестала нас заранее одевать, а потом вообще все прекратилось.
Мы с ним теперь иногда в барах пересекаемся, он все пытается со мной мужские разговоры вести. Поздновато спохватился. От той девицы он ушел (или она его бортанула — там каждый по-своему рассказывает). Теперь он вроде бы с какой-то в Стратфорде живет. Повезло тетке. Надеюсь, у нее хоть микроволновка есть.
*****Потом мать, естественно, завела себе мужика.
Не сразу, правда, через несколько месяцев. Недели две проплакала: мол, надоела, выкинули ее на помойку, кому она нужна и все прочее. Потом Лайла вытащила ее в бинго-клуб, потом в бар проветриться. В первый раз она так психовала, что ее стошнило перед выходом. Все спрашивала, как она выглядит, боялась, что ее там за центровую примут. Первое время они там с Лайлой только портвейн с лимоном глушили, и больше ничего. Потом вдруг в пятницу является Козлина.
Причем вид такой, как будто его тоже перед выходом вырвало. Это уже потом только выяснилось, что он всегда такой.
Мы-то знали, что-то намечается: мать часа полтора в ванной сидела. Потом звонок в дверь, Шарон бегом открывать, а там этот хроник — худой, как из Освенцима, и мировая скорбь на морде.
Шарон кричит:
— Мам, тут какой-то доход пришел.
Ушли они.
Он с ней нормально обращался, по барам водил, не бил никогда. Не знаю уж, о чем они там говорили, я лично ничего, кроме «пальто» и «чай», не слышал. Мама сперва все понять не могла: почему он ее не бьет. Думала, что-то не так. Потом привыкла.
Потом, если на улице было холодно, он стал по вечерам у нас сидеть. Мы с Шарон как ни зайдем, они какое-нибудь «Роковое влечение» смотрят. И красные оба, как будто они там невесть чем занимаются.
Потом он повадился садиться в отцовское кресло.
— Ты, жирдяй, это отцово кресло. Слезай давай.
Он пересел, а мать говорит:
— Ники, не обижай Генри, он хороший человек.
Ни фига себе хороший! Генри тоже!
Потом как-то она нас с Шарон позвала, наверно, хотела рассказать, какой он хороший, водит ее везде, не бьет и так далее.
И тут я заявляю:
— А в постели-то он как? Ничего?
Я это в школе слышал, хотел блеснуть. Мама шутку не оценила, дала мне по уху, и на том разговор окончился.
Он, конечно, тоже женатый был, пристрастился по ночам видик смотреть. Потом жена его выперла: надо думать, ей на мебель пялиться было интереснее, чем с ним беседы вести. По воскресеньям он таскал своих детей на прогулки вдоль канала. Как уж они там развлекались, не знаю. Может, деревья считали.