Нервно вздрагиваю, переводя взгляд на сидящего рядом Андрея. Не сомневаюсь, что он пересматривает эту запись далеко не в первый раз. Вообще удивительно, что Дьяк, дурачась, прицепил на мотоцикл камеру, всего за пару дней до аварии, что в момент аварии, его, идущего вторым, не снесло мотоциклом Солдата, что он остановил свой мотоцикл, не завалив его, что поставил его так, что было видно все место происшествия, и что карты памяти хватило на все, что происходило. Выдыхаю, и пытаюсь справиться с надвигающейся истерикой. Слишком мало времени прошло с момента гибели Солдата, что бы спокойно смотреть эту запись. Слишком сильные средства пришлось применить, что бы сейчас, спустя всего неделю после его смерти, я не выглядела зеленым заторможенным зомби, а была более менее адекватна.
- Меня назначили следователем по этому делу. - Андрей нажимает кнопку паузы и ждет моей реакции. Мы знакомы достаточно давно, что бы играть фальшивые роли, и притворятся чужими людьми. И все же - сейчас он следователь по делу о ДТП, а я - свидетель. – И я знаю, что ты мне можешь рассказать больше,
- Я догадалась. - Стараюсь казаться спокойной. - Мы познакомились два года назад, на выезде. Ничего не обычного, ничего не предвещало. - Знаю, что голос звучит сухо и равнодушно, но только так еще можно рассказать о том, что было, словно со стороны пересказывая историю, внезапно превратившуюся в осколок прошлого, прочно сидящий в сердечной мышце.
- Я тогда была слишком увлечена маленькой женской местью мемберу его клуба, небольшой незавершенный гештальт, требовавший окончательной точки. - Ухмылка помимо воли скользит по мертвеющим губам. О да, эти воспоминания вызывают у меня до сих пор некое странно, почти извращенное чувство удовлетворения, срабатывая, пожалуй, как амортизатор той боли, что медленно и уверенно съедает меня изнутри. - Неважно... клуб был молодой, интересный, по духу, что называется. А мне, сороке любопытной, хотелось знать все и обо всех. Дурная... - невольно сжимаю пальцы, слегка шевеля ими и словно разгоняя кровь. Да, пожалуй, мне не о чем жалеть, и дай мне судьба второй шанс, я поступила бы точно также. Хотя. Если бы я знала, что это спасет ему жизнь, я бы бежала от их клуба как от огня, но что сделано - того уже не воротишь.
И боль, тупым ножом режущая сердце - почти как клеймо, от которого мне уже не избавиться. Виновна и точка. Слезы не смывают боли. Они ее просто замывают, загоняя ее в дальние углы сознания, и снова возвращая ее обратно, когда слезы высыхают, оставляя еще более тяжелые раны, глубокие трещины в рассохшейся душе. Холод, стремление спрятать душу, спрятать боль, закрыться от окружающих, помогают плохо, но дают хоть какую-то свободу от бесконечного чувства вины, от бесконечных жестоких мыслей, снедающих сознание. Хриплое дыхание, рвется из груди тяжело, словно пробиваясь сквозь погнутые, раскрошенные ребра. Тяжело, страшно, словно снова бегу к упавшему мотоциклу, и искореженный металл давит на асфальт, и невозможно справиться с дугой впивающейся в родное тело сильнее, чем металлические тиски. В висках бьется адская боль, и боль вырывается из груди с хриплыми, жесткими стонами, агонией, прорывающейся изнутри, острой яростью, темной, огненной, как лава сумасшествия, сворачивающаяся дикой змеей самой смерти. Сердце словно сломанный мотор, пытается гнать кровь, но не справляется, ломается болью вырываясь с хриплыми криками, словно сорванными обручами с бочки, выливаясь наружу.
Говорят, умирать легко - просто приходит мгновение, и ты перестаешь озадачиваться бедами этого мира, перестаешь быть его частью. Когда убиваешь, привыкаешь к смерти, и не ищешь ее, и не пытаешься даже осознать, что после нее происходит. Но коридоров там нет, как и света, как тьмы, просто туман, слишком темный, слишком светлый, слишком непонятный, слишком открытый и одновременно закрытый. И сколько нужно ударов сердца, что бы вырваться из объятий хладнокровной красавицы, суметь покинуть ее брачное ложе, особенно тогда как ядовитый укус, я чувствую чужие губы, сквозь этот дурной туман, сквозь капли воды, сквозь гаснущее небо, снова возвращают меня, заставляя глупое сердце пробить металл и заново начать биться. Кровь скользит по жилам, жидкая как вода, кровь разогревается, заставляя чертов насос снова рваться, снова стремиться вперед.
Резкий вздох становится и практически стоном, но вернуться так легко, так страшно, сюда, туда, где я снова заперта в свою клетку, которая давит мои виски, которая заставляет меня стремиться к темному, к яркому, к тому, кто остался лежать на горячем асфальте, залитым темной маслянистой кровью, в окружении сошедших с ума от боли братьев. На той чертовой обочине. Сжимаю пальцы, и пытаюсь взять стакан с водой - руки мелко дрожат, зубы стучат о стеклянный край стакана, а у воды солоноватый привкус крови и слез.