Всем своим весом он рухнул на нее. Кэтрин разрыдалась.
Бобби оттащил труп в сторону, обнял ее, прижал к груди.
— Тише… — бормотал он. — Тише, все хорошо… Все кончено… Ты в безопасности, Кэт, ты в безопасности.
Но еще далеко не все было кончено. И не все хорошо. Для такой женщины, как она, это никогда не могло закончиться. В ее жизни слишком много того, о чем Бобби просто не знал.
Она плакала, чувствуя, как ее слезы, самые настоящие, текут по лицу. Бобби погладил Кэтрин по голове, и она заплакала еще сильнее, прекрасно понимая — это лишь начало конца.
Приехала полиция. Прибежала охрана снизу. Они влетели в номер с криками, размахивая оружием. Бобби, наоборот, спокойно отдал свой пистолет Д.Д., которая забрала и девятимиллиметровку Кэтрин. Судью унесли медики. Кто-то занялся плечом Бобби, в то время как помощники коронера вытаскивали тела Умбрио и Харриса.
Служащие отеля подсчитывали ущерб, когда кто-то из полицейских наконец заметил Натана.
Малыш шел по коридору, прижимая к груди лохматого щенка.
Он увидел Кэтрин, которую буквально силой удерживали на месте, невзирая на ее просьбы поискать мальчика.
— Мама? — произнес он, и его голос отчетливо прозвучал в окружающем шуме.
Кэтрин встала и пошла к сыну. Он выпустил щенка и бросился к ней на грудь.
— Мама, — повторил Натан и уткнулся головой ей в плечо.
Бобби улыбнулся. Д.Д. наконец закончила зачитывать ему его права и увела Бобби прочь.
Эпилог
Январь — отвратительный месяц. Температура упала до десяти градусов, ветер пронизывал до костей.
Бобби обнаружил, что ему по-прежнему все равно. Он брел по Ньюбери-стрит, нахлобучив кепку на нос, обмотавшись шарфом до ушей и засунув руки глубоко в карманы куртки. На деревьях по сторонам улицы весело поблескивали крошечные белые фонарики. Витрины магазинов по-праздничному играли всеми цветами радуги и соблазняли прохожих выставленными напоказ товарами.
Американцы — народ отважный; даже в такой день вокруг сновали люди, наслаждаясь видами и радуясь свежевыпавшему снегу.
Бобби достиг цели своего сегодняшнего путешествия. Он в последний раз встречался с доктором Лейн.
— Как прошли праздники? — спросила она.
— Хорошо. Гостил у отца. Пообедали в закусочной. Двум холостякам нет смысла возиться на кухне.
— А брат?
— Джордж не отвечает на папины звонки.
— Наверное, вашему отцу тяжело.
— Конечно, ему это не нравится, а что делать? Джордж — взрослый человек, рано или поздно ему придется изменить свое мнение.
— А вам?
Бобби пожал плечами:
— Не знаю, как там Джордж, но мы с отцом ладим.
— А отсюда, конечно, прямой мостик к вашей матери.
— Вы все время хотите поговорить о моей матери.
— Профессиональная привычка.
Он вздохнул и покачал головой. Конечно, они неизбежно должны были заговорить о его матери. Они всегда о ней говорили.
— Ладно, ладно. Я задал отцу несколько вопросов вроде тех, что задавали мне вы. Папа очень старался отвечать искренне. Мы… хм… действительно все обсудили.
— Это оказалось трудно?
Бобби развел руками:
— Скорее даже… неловко. Тот жуткий вечер… никто из нас не помнит его как следует. Честное слово. Я был слишком мал, а отец — чересчур пьян. Вероятно, именно поэтому мы смогли жить дальше, а Джордж — нет. Он как будто все еще видит то, что случилось. Ей-богу, даже когда мы с отцом попытались восстановить картину целиком, то у нас ничего не вышло.
— Ваш отец пытался связаться с матерью?
— Он сказал — да, много лет назад, когда лечился от алкоголизма. Он разыскал во Флориде ее сестру, она пообещала поговорить с ней. Но больше он не получал никаких вестей.
— Значит, у вас есть тетя?
— У меня есть тетя, — равнодушно сказал Бобби. — И бабушка с дедушкой.
— Вот это новости.
— Да.
— И как вы себя чувствуете?
— О Господи! — Бобби округлил глаза и засмеялся, но смех получился неискренним. — Да-а, — наконец сказал он со вздохом, — да, это трудно и больно. Знать, что у тебя где-то есть семья и что она никогда не пыталась тебя разыскать… А разве может быть иначе? Я говорил себе: это их проблемы. Я много чего себе внушал. Но, честное слово, меня это бесит.
— А вы не думали о том, чтобы разыскать родню самостоятельно?
— Думал.
— И что?
— Ничего. То есть мне тридцать шесть лет, по-моему, слишком поздно, чтобы разыскивать бабушку с дедушкой. А если они не хотят со мной общаться?
— Бобби, ведь вы же в это не верите.