– Двести пятьдесят, – усмехнулся мурза, внутренне торжествуя. Ногаец был прав: гяурки хороши, и можно было неплохо заработать. Благословенные времена, когда за некоторых невольниц удавалось выручить золото по весу, давно минули, но спрос все рано был велик.
– В китабет какую сумму запишем?
Помимо ханского сбора была еще и пошлина – хумс, шариатский налог с добычи. Его еще называли долей имама, и равнялся он одной пятой от стоимости невольника. Дань брала кафинская таможня.
– Сколько есть, столько и запишем. Я не хочу, чтобы какой-нибудь нечестивый сын осла и верблюдицы донес кадиаскеру, – процедил сквозь зубы ногаец и злорадно посмотрел на мурзу. Ему, потомку славного, но обнищавшего рода, приходилось вести торг, словно купцу-иудею.
Кель-Селим молча проглотил оскорбление, выложил кошель с золотом и махнул своим охранникам. Подхватив невольниц, они вышли из шатра, где их дожидались крытые повозки, обитые изнутри мягким войлоком. Ценный груз требовал бережного отношения. Степняки дружно взлетели в седло, свистнула камча, и маленький караван тронулся в дорогу. По Муравскому шляху, тропою слез, через Перекоп. В Кафу. Главный невольничий рынок Крымского ханства.
Степная пыль проникала через щели, оседала на волосах и пыталась забраться в рот, затрудняя дыхание. Пленницы ехали молча, обнявшись, изредка всхлипывая и размазывая грязные потеки слез по лицу. Тягостная тишина прерывалась лишь скрипом колес и глухим стуком копыт по глинистой дороге. Когда повозка в очередной раз подпрыгнула на кочке, Леся болезненно вскрикнула и, сквозь слезы, с тоской в голосе молвила:
– Вкрай погано, подружка. Козаки гонитву прекратили. Теперь продадут нас в туретчину. Златка грустно посмотрела на нее и тихо ответила:
– Дай бог, чтобы не грекам продали. У них долго не протянешь.
– Рука болит, – горестно пожаловалась подружка.
– Хочешь, гляну? – неожиданно для себя предложила Златка и, не дожидаясь ответа, осторожно взяла опухший локоть в руки.
Рассветное солнце с трудом пробивалось сквозь плотный полог, создавая небольшой полумрак в повозке. Златка аккуратно ощупала пальцами больную руку и внезапно указала пальцем в потолок кибитки:
– Дивись, что там!
Подруга вскинула голову наверх и охнула – вывихнутый сустав со щелчком встал на место. Минуту спустя она удивленно поделилась:
– Не болит! – и тут же подозрительно прищурилась. – Ты ведьма?
– Не знаю, – безразлично пожала плечами Златка. – Примарилось мне умение. Когда басурманин ударил, в голове спалахнуло все, голоса дивные явились. Именами разными звали.
– Расскажи, будь ласка! – вспыхнула любопытством Леся.
– Отстань, не до того! – с надеждой прислушалась к голосам снаружи Златка. Громкая перебранка, доносившаяся с тракта, вскоре затихла.
– Чумаки то, – пренебрежительно махнула рукой Леся. – За солью в Крым едут.
– И не боязно им?
– Купцов не трогают, у них ярлыки ханские, охоронные, – пояснила подруга.
– Ох, горюшко лихо! – закручинилась Златка и взмолилась: – Данилушко, сокол мой ясный, приди на допомогу.
– Дождешься, як же, – вздохнула Леся.
– Може, выкупят нас?
– Ты бачила, сколько грошей за нас татарину отсыпали? Откуда у козака таким взяться?
Вопрос остался без ответа. Подруги вновь замолчали, погрузившись в нелегкие думы и покачиваясь на неровностях дороги. Кибитка сильно накренилась и обо что-то ударилась, едва не перевернувшись. Златка тихонько вскрикнула и вновь принялась растирать пальцами виски. На молчаливый взгляд подружки она ответила твердым голосом. Фраза неожиданно всплыла сама собой, откуда-то из глубин сознания, и прозвучала с явственной угрозой:
– Ладно, уроды! Вы еще не знаете, с кем связались!
– Ты о чем? – испуганно прошептала Леся.
– Выкупят нас! – убежденно произнесла Златка, не обращая внимания на недоверчивый взор подруги. – И гроши найдут!..
Кафа встретила соленым морским ветром, золочеными шпилями минаретов, блестящими в лучах заходящего солнца, и заунывным пением муэдзинов. Караван-сарай, где встал на ночлег мурза, находился в румском квартале портового города, и местные цирюльники-греки тут же занялись невольницами. В деревянных бадьях, наполненных горячей водой, отмывалась степная пыль, нежная кожа красавиц натиралась дорогими арабскими маслами, а изодранные сарафаны сменили воздушные шелковые наряды. Утром ценный товар был выставлен на рынок.
Секретарь французского посла в Блистательной Порте, молодой человек, одетый по последней парижской моде, с нескрываемым интересом разглядывал двух красивых девушек, стоящих в самом центре невольничьих рядов. Участившиеся в последнее время набеги снизили цены на живой товар, в изобилии имеющийся на базаре, но около этих пленниц собралась приличная толпа. Торг шел нешуточный.
Ив Костилье присматривал очередную одалиску для своего патрона, барона де Тотта. Официальный Версаль привычно не обращал внимания на мелкие шалости своих дипломатов, хотя расходы на наложниц шли по статье подкупа чиновников. Молодой франт решительно протиснулся сквозь толпу, тронул за рукав своего старого знакомого и учтиво поздоровался:
– Благословит всевышний твои седины, почтенный Кель-Селим
Хитрые глазки тучного мурзы алчно блеснули – секретарь посла был щедрым партнером. Вместо ответного приветствия он быстро спросил, кивая головой на невольниц:
– Нравятся?
– Сколько хочешь за обеих?
Привычные гризетки остались в далеком Париже, и молодой Костилье был не прочь присоединиться к забавам столичного ловеласа. Не дрогнув ни единым мускулом, он выслушал астрономическую цифру, озвученную мурзой, и вытащил из внутреннего кармана лилового кафтана пергаментный свиток,
– Пятьсот и вот это.
Кель-Селим нетерпеливо развернул свиток и с трудом удержался от довольной улыбки. Документ на предъявителя был заверен консульской печатью, и оставалось только вписать имя. Иностранные купцы платили таможенные пошлины в три раза меньшие, чем местные, более того, с них не брались и внутренние поборы. Право вести торговлю от имени Франции стоило немало, и мурза понимал это прекрасно. Но торг на Востоке неизбежен и татарин привычно качнул головой – мало!
– Я спешу уважаемый, – холодно осадил его секретарь. – Жду ответа.
Немного поколебавшись, мурза согласно кивнул. Подойдя к распорядителю торгов, он шепнул ему несколько слов на ухо, и через минуту девушки стояли перед молодым французом. Взгляд его был прикован к черноволосой невольнице, и даже врожденная галантность не помогла ему удержаться от восхищенного возгласа:
– Quelle femme! Ответ прозвучал с нескрываемым сарказмом, на языке Вольтера:
– Хороша Маша, да не ваша!
– Мадмуазель говорит по-французски? – оторопело спросил кавалер.
– Вы забыли с утра почистить уши?
Обычно резкий провансальский акцент мило прозвучал в ее устах, и громом всколыхнул внезапно наступившую тишину. Леся округлившимися глазами смотрела на свою неуловимо изменившуюся подругу, а мурза прикусил губу и нервно теребил себя за бороду – упущенная выгода была налицо. Ив Костилье первым пришел в себя и поспешно спросил:
– Вы поданная его величества Людовика ХV?
Прекрасные черные глаза слегка затуманились, и по щеке прокатилась одинокая слезинка. Девушка грустно покачала головой. Француз с сожалением развел руками – в посольской казне имелись средства для выкупа соотечественников, но этот случай не попадал под соответствующую статью. Иных мыслей в голове у него не возникло, хотя ситуация выглядела пикантно. Вздохнув, сплюнув и чертыхнувшись – именно в такой последовательности – он проводил невольниц к экипажу и направился с ними в порт. Погода стояла отличная и в Стамбул прибыли через четыре дня.
– Других нельзя было купить? – бледное лицо посла начало наливаться краской не подобающего опытному дипломату гнева. – Пусть варварки, но говорить с ними на одном языке…
– Они очень красивые.
Аргумент прозвучал тихо, но весомо. Барон бросил заинтересованный взгляд на своего секретаря и потянулся за трубкой. Задев перебинтованной рукой стоящий на столе бронзовый подсвечник, он зашипел сквозь зубы.