– Здесь кто-то был? – я вспомнил о Вадиме.
– Нет. Удивительная тишина.
– Наверное, я уснул.
– Может быть.
– Ты всё время был здесь?
– Да. Думал, – судя по голосу, Иван и сейчас продолжал думать.
– Тебя что-то тревожит?
– Не даёт покоя одна мысль.
Иван остановился, как будто сомневаясь говорить или не говорить. Я молчал. Наконец он заговорил:
– Кто следующий? И почему?
Действительно, подумал я, как эта мысль мне самому в голову не пришла? Сначала Олег, моя жена, сын. Потом мама, доктор, Нина Караулова. Я потерял память. Когда-то отец. Кто следующий? А может быть, был кто-то ещё, ведь о Нине Карауловой и Виктории Сергеевне, если бы Виктор не сказал, я так и не узнал бы никогда.
– Интересный вопрос, – сказал я, пытаясь донести свою догадку до Ивана, – но есть ещё один интересный вопрос, ответ на который, может помочь ответить на первый. Кто ещё? Кого ещё уже нет в живых, о ком мы не знаем, как не знали о секретарше отца и семейном докторе.
– Да, ты прав. Ответ на этот вопрос мы можем найти уже сейчас. Из знакомых вроде бы никто не умирал. Остаётся персонал.
– Виктор сменил и охранников, и горничных, и докторов…
Я невольно улыбнулся, перечисляя, Иван же заметил:
– Однако это не помешало умереть Анне Андреевне. В доме, в котором просматривается и прослушивается почти каждый уголок.
– Да. Сменил, значит, шило на мыло.
– О-па! – Удивился Иван. – Фразеологизмы ты не забыл!
– И, правда, не забыл. А ещё я вспомнил кое-что из детства.
Я рассказал Ивану про трубу и шар с сценами из детства. Рассказывать про Вадима не стал. С этим сначала надо разобраться самому: действительно это специалист по психическим феноменам или же моё воображение, мой сон.
– Ты не безнадёжен, – резюмировал Иван.
Мы поднялись, но прежде, чем отправиться в дом, он вдруг спросил:
– Ты ничего не слышал о завещании Олега?
– Нет. У него было завещание?
– Должно было быть. Он же деловой человек! И ты, кстати, тоже оставил. Тебе, как Олегу, уже должны были его предъявить. Ты же теперь единственный наследник. У тебя, конечно, активов почти никаких, но дом, машины, недвижимость за рубежом имеются. Мы все давно составили завещания, потому что под Богом ходим. И Олег тоже. Я даже помню, что в этом завещании должно быть. Мы же обговаривали их вместе.
– И что?
– Всё, что у него есть, делится на семь частей: Семёну, Наташе, Анне Андреевне, тебе, т.е. Дмитрию, и мне – по одной части, Виктору и Лене – одна часть на двоих, как свадебный подарок.
– Почему Лене так мало?
– Не мало. Даже очень немало. Если учесть, что он уже перевёл на неё и детей почти всю зарубежную недвижимость, яхту и депозиты в банке. К тому же, они в разводе.
– А что должно было отойти нам с тобой?
– То, что в случае возврата к великой России, ей нужно будет вернуть: отрасль и банк.
– Ты шутишь?
– Нет. Петру Алексеевичу её вручили не как награду, а как тяжкий крест. И этот крест оказался действительно очень тяжким. Петра Алексеевича уже нет, Олега – тоже, твоей семьи – тоже. Кто следующий?
Голос Ивана стал жёстким. Он продолжил:
– Крест был дан на время. Никто не предполагал, что это время так затянется, а крест окажется таким тяжёлым и роковым. И мы с тобой сейчас тоже не знаем, сколько его ещё придётся нести. И чем дальше, тем туманнее будущее. В конце концов, может оказаться так, что, когда придёт время его отдать, мы уже сами не захотим это сделать, потому что некому будет отдавать. Не останется тех, кому нужна великая Россия. Многие олигархи уже сейчас так считают: некому отдавать. Да, дивиденды большие. Но они не стоят стольких жизней. Почему ты не спрашиваешь о своей семье?
Последний вопрос был хотя и не к месту, но вполне резонный. Я действительно ни Виктора, ни Анну Андреевну, ни Ивана – никого ни разу не спросил о своей семье. А ведь она была. И я её любил, судя по рассказам и фотографиям.
– Мама рассказала кое-что из жизни Дмитрия, когда думала, что я Олег. А лезть глубже пока не хочу. Мне сейчас нужен спокойный незатуманенный эмоциями ум, такой, какой он есть в настоящий момент. Рассказы могут пробудить что-то. Пока не разберусь во всём – не нужно лишних сентенций.
Я слукавил. Эмоции уже появились вместе с доктором Светой, правда, на время отступили. Она в Германии, я здесь. А здесь эмоциям не место. Страсть тоже проявила себя в Пекине. Но это вообще что-то животное, нечеловеческое, к чувствам отношения не имеющее. А потому и ей сейчас не место.
Ивана, казалось, ответ устроил. Мы направились в дом, давно пора позавтракать. Прежде чем разойтись, чтобы переодеться и выйти к столу, он сказал: