Я с удивлением наблюдал за Семёном. Парень не на шутку задумался о том, что хорошо и что плохо. Такой банальный вопрос, но он, действительно, может поставить в тупик. И ставит. Также с интересом смотрел на Семёна и Иван.
– Потери неизбежны, – заговорил он, когда пауза затянулась слишком долго, – нельзя разработать месторождение, не задействовав труд людей. Кто-то может заболеть и умереть. Кто-то может получить травму и стать недееспособным. Кого-то нужно переселить с насиженного места, и эта практика используется повсеместно. Вспомни, сколько людей было переселено, когда строили Сочи к Олимпиаде. Новая Москва строится, прокладывают дороги. Обязательно где-нибудь дорога упрётся в чей-то дом, и что проще: переселить семью, компенсировав ей стоимость дома новой квартирой, домом или деньгами, или проложить километры трассы в обход, если, конечно, этот обход найдётся, места-то свободного не так уж и много?
– Если так рассуждать, – перебил Ивана Семён, – то в чьих-то глазах такой же частностью может быть и территория Российской Федерации, богатая месторождениями и негусто заселённая. Да ещё платформа сейсмоустойчивая; это не то, что жить на вулкане, подобном Йеллоустоунскому или на Японских островах. Почему бы нас не подвинуть? Это же тоже с чьей-то точки зрения может казаться экономически обоснованным и даже справедливым: зачем не самому большому количеству людей самая большая и безопасная территория, когда другие теснятся? Русские же с ней и управиться-то не могут.
– Да, ты прав, всё не так однозначно, – теперь говорил Иван, – жизнь – это весы. Каждый раз мы ли, правительства ли – все – делаем свой выбор, ориентируясь на то, что перевешивает: вред или польза. Вред для одной семьи или польза для большого города. Да ведь и вред можно свести на нет, если выплатить достойную компенсацию, это уже вопрос совести и возможностей властей. Впрочем, если деньги на дороги или разработку месторождений есть, то и на компенсации должны найтись: здесь количество нулей на порядок меньше будет.
– А если вред для одного государства, но польза для всего мира? – опять перебил Ивана Семён.
– Если Россию поделят между собой США, Англия, Япония и, может быть, Китай и Германия, это будет польза для всего мира? Голодающая Африка насытится? Война на Ближнем Востоке остановится? В страны Восточной Европы вернётся молодёжь и промышленность? Да даже Китай не решит свои демографические проблемы! Россия же – холодная страна, да и голодная в придачу, два раза урожай в году не бывает. Здесь жить дорого и не всем под силу. Канада-то на наших же широтах вообще не обжита. Экономически необоснованно развивать такие территории. А русские развивают, как умеют, как сил хватает, но развивают. Потому что приучены к холодам, генетически приспособлены.
– Зачем же тогда нас все хотят поиметь, если здесь всё так нерентабельно? – Семён рассмеялся. Я понял, он знает ответ на этот вопрос, но зачем-то хочет, чтобы Иван его озвучил. В ответ Иван тоже рассмеялся.
– Вот именно – поиметь. Англо-саксы не могут не иметь. Когда Бог разрушил Вавилон, под коим подразумевается некая древняя империя, простиравшаяся по всему миру, он разделил языки. И тогда он создал, в том числе, и английский язык. А в этом языке главный глагол – это глагол «иметь». Англо-саксы не только имеют то, чем владеют или к чему имеют отношение, они даже результаты действий умудряются иметь. Мы говорим: я прочитал книгу. Они говорят: я имею книгу прочитанной. Соответственно, и в будущем они не прочтут книгу, не разработают месторождение, не прекратят войну, а будут иметь книгу прочитанной, месторождение разработанным, войну прекращённой. Если отбросить определения, получится, что будут иметь книгу, месторождение, войну… И на этом языке говорят и думают в США, Англии, Австралии. Он является языком международного общения. Как думают, так и живут.
– Кто знает, может быть, библейская история – это всего лишь миф? – задумчиво спросил Семён. Впрочем, возможно, его вопрос был риторическим.
– Да нет, не миф, язык-то реально существует, – спокойным и уверенным тоном продолжал Иван. В этот момент в зал вошёл Виктор.
– Вот вы где расслабляетесь, – произнёс он, приветствуя нас рукопожатиями.
– Давно приехал? – спросил я, зная, что Виктор с обеда был в Москве.
– Нет, только что. Птичника видел. Есть новости. Поговорим чуть позже. О чём речь? – поинтересовался он темой нашего разговора, хотя его трудно назвать нашим, ведь я не проронил ни слова, зато внимательно слушал.