Вспомнил я и о родителях Аллы, своей жены. Вскоре я с ними увижусь на поминках Дмитрия и его семьи. Прошло уже больше месяца, а я ещё ни разу их не видел. Но и навещать не хотелось. То ли я подсознательно боюсь этой встречи, то ли настолько всё забыл, включая чувства, что и не подумал о них.
– Продай дом Дмитрия, – посоветовал Виктор, – это хорошие деньги. И отдай их родителям Аллы. Или просто дом им отдай. Пусть сами делают с ним, что захотят.
– Но ведь там убили их дочь, внука и зятя. Захотят ли они такой дом? – засомневался я в совете Виктора.
– На поминках и спросишь.
Виктор ушёл. Я остался сидеть в зале, обдумывая наш с ним разговор. Так в кого же метили: в Олега или в Дмитрия? Или одним махом в обоих? Кто?
Поминки
На девятый день, прошедший со смерти моей матери, вся семья утром отправилась на кладбище. Надо сказать, погода, как и в день похорон, была самая неподходящая для этого мероприятия. Природа продолжала оплакивать дождём Анну Андреевну вместе со скорбящими у её могилы людьми. Не проливным, как в день похорон, но и без зонтика не обойтись. Сегодня народу было меньше, чем в прошлый раз. Однако вокруг было немало новых лиц, которые не присутствовали на похоронах, но пришли помянуть Анну Андреевну на девятый день.
Лена с Наташей и Семёном, одетые, как и подобает случаю во всё чёрное, принимали соболезнования, отвечая подходившим к ним людям подходящими словами любезности. Я же хотя и был рядом, но больше молчал и слушал. Ритуалы нужно соблюдать, так принято в обществе. Но я вместе с потерей памяти утерял и зависимость от общества. Следовательно, и от ритуалов. Мне теперь интереснее наблюдать, чем участвовать самому. Интереснее и продуктивнее. Впрочем, может быть, я таким и был.
Наблюдая за происходящим, я вновь знакомился с миром, анализируя лица людей, их жесты, слова. Я смотрел и видел в основном маски, одетые по случаю, которые кто-то снимет сразу же, как только действие закончится, а кто-то будет носить и носить, пока сам себя не позабудет. Или уже забыл, сросшись с маской, став ею. Я слышал слова, которые большей частью были формальными. Даже если и были искренними, они всё равно не описывали всей многогранной действительности, а лишь малую очень скудную её часть.
Я, как сын, должен был сказать небольшую речь. Но что я мог сказать? Что Анна Андреевна произвела на меня неизгладимое впечатление в дни моего выздоровления, как честная, принципиальная женщина с тёплой душой? Такого не скажешь в поминальной речи, посвящённой собственной матери, ведь никто не знает, что как маму я эту женщину не помню совсем. С этой стороны я её знаю только по фотографиям и видео. А потому я попросил выступить Семёна, ведь он внук Анны Андреевны. Кто лучше внука скажет добрые слова о бабушке? И я не ошибся.
– Дорогая бабушка! Любимая бабуля! – начал свою речь Семён. – В последнее время мы редко виделись, но это не значит, что мы отдалились друг от друга. Ты по-прежнему была мне дорога и близка, как в детстве, когда учила меня выговаривать букву «р», которая так долго не давалась мне; когда помогала складывать буквы в слоги, уча азбуке и чтению; когда каталась со мной на велосипеде, потому что папа был занят, а мама занималась с маленькой Наташкой. Я помню наши разговоры о дедушке, о вашей молодости, о стране, в которой вы тогда жили. Благодаря тебе, я всегда гордился вами с дедушкой, гордился тем, что ношу фамилию Айдашев. Не тем, что богат и мой отец в списке Форбс и могу позволить себе жить и учиться в Англии, крутую спортивную машину, кругосветные круизы, таких же крутых друзей. Нет, не этим. А тем, что у меня был героический дед, настоящий разведчик, о которых пишут в книжках, и его героическая супруга, верная подруга советского офицера – моя бабушка.
Семён вспоминал прошлое с любовью и нежностью внука. Он говорил, а я понимал: это – правда, он так думает, он способен любить и чувствовать. Способен не ненавидеть прошлое и настоящее своей страны, как это делают большинство его русских сверстников, получивших образование в Англии. А гордиться её героическим прошлым и переживать за неказистое и нечестное настоящее. Да, этот парень мне определённо нравится. Сейчас я свободен от родственных чувств, да и не отец я ему на самом деле. Но он мне нравится.