Рядом были могилы Дмитрия, в которой похоронен не я, а Олег, Аллы – моей жены и маленького Павлика. Памятников ещё нет, их установят завтра, на сороковой день. Я ждал, что что-то ёкнет, откликнется во мне, когда я смотрел на холмики с табличками: Алла Айдашева 1985-2015 и Павлик Айдашев 2008-2015. Но ничто не ёкнуло. Просто грустно, как, наверное, всегда и бывает на кладбищах.
Сегодня здесь были и родители Аллы, мои тёща и тесть, о чём, правда, они не подозревают. Я подошёл к ним сам, пора вновь узнать этих людей.
Мама Аллы в тёмно-сером плаще и чёрном платке, ещё не старая, достаточно стройная женщина – на вид не больше пятидесяти. И отец – упитанный мужчина невысокого роста с животиком и круглым полным лицом, одетый в чёрный костюм, который как-то нескладно сидел на нём. То ли дешёвый, то ли фигура такая, что любой костюм будет сидеть не лучшим образом. Такие разные внешне, родители моей жены были очень похожи в одном: у обоих потухший взгляд, как будто жизнь ушла из их душ вместе со смертью дочери и внука. Глядя на этих людей, чувствуя их пронзающую насквозь душевную боль, я ничего не мог сказать, кроме простого, ритуального:
– Соболезную.
– Мы тоже, – ответила мама Аллы, и в тон ей поддакнул муж. Больше слов не требовалось ни им, ни мне. Как бы спохватившись, что не сказала чего-то важного, моя тёща после небольшой паузы продолжила, отрывисто выговаривая слова, как будто сдерживая рыдания, хотя глаза были сухими:
– Мы не были на похоронах Анны Андреевны. Уезжали из страны. Не знали. Простите.
Не за что было просить прощения. Но для женщины оно было важным, и я согласно кивнул.
После Семёна заговорила тётя Зина, мама Ивана. Пожалуй, никто из всех присутствующих, кроме тёти Зины и Семёна, не смог бы сказать лучше и искреннее об Анне Андреевне, чем эти два человека. Даже Наташка не справилась бы, молодая ещё. Я поймал себя на мысли, что мне приятен тот факт, что об этой удивительной женщине говорят тёплые слова действительно любящие её люди. Если за чертой смерти есть жизнь, и она видит и слышит их, пусть порадуется.
И опять, как в день похорон, ко мне подошёл Сергей Ярыгин со своей женой Викой.
– Добрый день, – заговорил он, быстро проговаривая слова, как будто за ним кто-то гонится, – прими наши соболезнования. Такое несчастье: потерять сначала брата и любимого племянника, а затем и маму. Надеюсь, ты с этим справляешься.
Ярыгин действительно надеялся, это чувствовалось. Несмотря на то, что сказанные им слова соответствовали ритуалу, в них не было фальши. Также искренне соболезнующе смотрели на меня глаза Вики.
– Я присоединяюсь к мужу. Держись.
Вдруг она резко припала ко мне и поцеловала в щёку, как близкого человека. Ярыгин смутился. Да и не он один. В этот момент я почувствовал на себе взгляды многих людей, в том числе Лены.
– Извини, – сказала Вика, – мне действительно так жаль.
Последние её слова прозвучали двусмысленно, и это поняли все, кто их слышал. Не только умерших жалела Вика, не только тех, кто потерял близких людей. Ей было жаль ещё чего-то.
Рядом стояли Виктор и Иван. Виктор резко закашлялся, забирая внимание на себя. Иван же спокойно сказал:
– Прошлое не воротишь.
И эта фраза тоже прозвучала двусмысленно. Конечно, я был осведомлён, что когда-то Вика была любовницей Олега. Причём, не без ведома её мужа. Но сейчас у меня возникло ощущение, что речь идёт не только об этом. Чего-то ещё жаль Вике, и этого ещё вернуть нельзя. Или можно? Виктор, Иван, Ярыгин и, возможно, Лена это знают, а я нет.
– Нам бы поговорить наедине, – заговорил Ярыгин, испрашивая аудиенции, – есть кое-что, что нужно обсудить.
– Хорошо, – согласился я, – приезжайте с Викой сегодня вечером ко мне, за чашкой чая и поговорим. К шести устроит?
Моё предложение, по-видимому, прозвучало неожиданно. Но эта парочка меня заинтересовала. Дома же разобраться, в чём тут дело, мне будет проще.
– Конечно, устроит, – обрадованно заявил Ярыгин. Улыбнулась слабой улыбкой и Вика.
– Ты зачем их пригласил? – спросил Виктор, когда они отошли от нас.
– Сам не знаю, – честно ответил я, – интуиция что ли. Нужен этот разговор, что-то он прояснит.
– Интуиция – вещь хорошая, – философски заметил Иван, – она нам «строить и жить помогает».
– Была такая песня, – уточнил он для того, кто забыл, то есть для меня, – правда, в ней «нам песня строить и жить помогает».