– Хорошо, – примирительно согласился я с тем, что деньги требуют постоянных новых поступлений. – Что ты предлагаешь?
– Не я. Это мнение наших. Вчера мы собирались в клубе. Ты вхож к президенту. Спроси его о меморандуме прямо. Тебе он, возможно, скажет, фальшивка это или политика. И чего нам ждать.
Предложение было прямым и откровенным. Банкиры выбрали меня своим парламентарием.
– А ты разве не вхож? – спросил я одного из крупнейших в стране банкира.
– По делу – да, и то раз в год. Но ведь тут нужен дружеский разговор. Ну, когда он со мной доверительно говорил? Я же не вхожу в круг его друзей. Впрочем, ты же знаешь, к нашей братии он относится с осторожностью. У него в друзьях только один банкир, но он держится особняком.
– Почему именно я? – мой вопрос был резонен, ведь есть другие олигархи. Нефтяники, газовщики, например. Они ещё плотнее контактируют с президентом. Я-то вообще уже давно с ним не общался. Конечно, президент знает, что я не Олег, знает и про потерю памяти. О какой дружбе может идти речь? Но для Ярыгина это – тайна за семью печатями. Он не должен ни о чём даже подозревать.
– Потому что ты прямой и без подвоха, и президент это знает и ценит в тебе. Поэтому, если вопрос будет лишним, тебе он его простит, а другим – нет. Заподозрит, что против него что-то затевают.
Ярыгин, сам того не подозревая, правильно описал ситуацию. Сейчас я действительно предельно прям и без подвоха. Откуда подвох-то, если полки моей памяти пусты? Но так ли без подвоха был Олег, если спал с Викой?
– Ты уверен? – спросил я.
– Конечно. Мы с тобой знакомы не первый год. Да и Вика мне все уши о тебе протрещала.
По-видимому, в моём взгляде всё-таки промелькнуло удивление, хотя это было больше осознание того факта, что я, действительно, чего-то не знаю. Ярыгин быстро продолжил:
– Она до сих пор убивается по поводу того, что тебя так глупо потеряла. Ведь она всегда была влюблена в тебя, ещё со школы, когда ты к её отцу в гости захаживал.
Я не помнил, но знал, что Вика – дочь олигарха.
– И сейчас тоже тоскует, – продолжал Ярыгин. – Подумаешь, по глупости переспала с Дмитрием. А ты, тоже мне мачо – закусил удила! Вы же с братом так похожи. Слабая девочка. Не устояла против его научного обаяния. Тем более что ты был в отъезде. Ну, скажи, зачем ты её так грубо оттолкнул? Обиделся! На что?
– Разве это не называется предательством? – я пытался осмыслить полученную информацию.
– Что ты? Какое предательство? – вопросом на вопрос спросил Сергей, и, не ожидая ответа продолжил:
– Она в два раза моложе тебя. Она с тобой была не за твои миллиарды, заводы и рудники. Ей был нужен не папик, а ты. Её герой и кумир. Ты уехал в Англию, то есть к жене и к детям. Она случайно на благотворительном вечере встретилась с твоим братом. Чуть выпила и увлеклась. По-видимому, спроецировала тебя на него. Вот и всё. А ты её прилюдно шлюхой назвал! За что?
Действительно, за что?! Переспала с моим братом и осталась невинным ребёнком. Чего-то я всё-таки не понимаю. Но спрашивать у рогатого мужа не стоило. Он сразу поймёт, что с моей памятью не всё в порядке.
– Хорошо, я подумаю, – вернулся я к основной теме разговора, – возможно, ты и прав. Нужно напрямую спросить президента, хотя бы для того, чтобы уменьшить градус паники.
– Да, да, – поддакнул удовлетворённый Ярыгин, – и спроси о том, что обещал на…
Дальше он не успел договорить. В этот момент вернулись с прогулки Вика и Иван.
– Иван, расскажи мне, как сейчас в Швейцарии, уже полгода там не был, – обратился к нему банкир, и, беря под локоть, буквально вывел его из комнаты.
Я остался в гостиной наедине с Викой. Она взяла бокал вина, торопливо сделала пару глотков и поставила его на стол. Потом подошла ко мне и, стоя рядом, начала говорить:
– Олег! Я так больше не могу. Три месяца без тебя – это слишком много. Прости меня, наконец. Дмитрия уже больше нет. Да и не было это в серьёз. Я всегда любила тебя, ты же знаешь. Неужели можно так взять и просто перечеркнуть всё, что между нами было, из-за моей опрометчивости? Прости. Но ведь ты сам накануне обидел меня. Помнишь? Ты же сравнил меня со своей бывшей и сказал, что она умнее. А потом уехал в Англию. Конечно, я взревновала.
Вика волновалась. Волнение было написано на её лице, звучало в голосе, отражалось в движениях рук, которые она то сцепляла в замок, то тут же размыкала, как будто стараясь прикоснуться ко мне, и тут же опять сцепляла, по-видимому, запрещая себе прикосновение. Возможно, она считала его неуместным. Или боялась моей реакции.