Когда мы с Иваном сели в машину, чтобы ехать на кладбище, он спросил:
– Это Виктор разместил доклад в Интернете?
– Да, это сделало его ведомство с моего согласия.
– Где они взяли материал?
– Оказывается, я подстраховался и оставил дубликат Птичнику перед отъездом в Брюссель.
– Это вы зря, – Иван как будто напустил на себя безразличный вид, откинувшись на автомобильное кресло. Или мне это показалось, и ему действительно было всё равно. Тогда почему зря? Об этом я его и спросил.
– Потому что, – начал отвечать он на мой вопрос, – холодный ядерный синтез на протяжении многих веков был прерогативный алхимиков, которые, как ты знаешь, преданы научной анафеме.
– Ну и что? Ковёр-самолёт тоже был прерогативой сказок, пока не изобрели летательные аппараты, – вспомнил я красочную иллюстрацию на обложке книги со сказками, которую недавно просматривал в библиотеке.
– Да, – согласился со мной Иван, – вот только тайну ковра-самолёта никто не охранял, а тайну философского камня и превращения свинца в золото, а это и есть холодный ядерный синтез, охраняют сильные мира сего, и тайные общества, которые этих людей таковыми сделали.
– Ты серьёзно? Думаешь, это не выдумки? – спросил я Ивана, сомневаясь, что он говорит серьёзно. Но он был серьёзен.
– Конечно, нет. Всё и все существуют. Доподлинно не знаю, владеет ли кто на земле в наше время алхимическими секретами, но то, что тайные общества существуют, – это точно. Даже инквизиция, отслеживающая и уничтожающая всякого рода магов и экстрасенсов их же способами, жива поныне. Спроси Виктора, он тебе, как специалист, многое расскажет. Да и невозможно получить какой-нибудь значимый пост или даже стать олигархом без вступления в ту или иную ложу. Всё контролируется людьми в «чёрном».
Последние слова Иван сказал с неким подобием то ли улыбки, то ли ухмылки.
– Отец и Олег тоже были членами таких обществ? – спросил я.
– И даже не одного. Кстати, ты тоже.
– А ты?
– И я.
Разговор повернул в неожиданное русло.
– И к какому же обществу или обществам мы все принадлежали и принадлежим?
– Все они – это одежды, надетые по случаю. И только одно из них действительно может изменить ход истории. О нём и следует поговорить.
В этот момент зазвонил телефон. Это был Виктор.
– Вика мертва, – с ходу начал он, – мы не успели. Практически сразу после разговора с тобой она приняла ванну и утонула. Скорее всего, передозировка кокаина. Случайность, убийство или самоубийство – говорить пока рано, хотя данных за убийство при осмотре места трагедии не выявлено.
Я должен был чувствовать себя потрясённым, но этого не было. Нечто подобное я ожидал, хотя и надеялся, что участь сия минует эту красивую женщину. Ей ещё жить бы и жить! Впрочем, возможно, вместе с потерей памяти я вообще потерял способность удивляться, и тем более, потрясаться.
– Встретимся на кладбище, – закончил Виктор разговор и отключился.
– Что-то случилось? – спросил Иван.
Я вкратце рассказал ему о Вике и об её утреннем звонке.
– Да, вот и следующая смерть, – подытожил он.
– Надеюсь, последняя, – сказал я.
– Хорошо бы.
Тень на плетень
Ровно в полдень вся семья собралась на кладбище. В этот раз здесь было много незнакомых мне людей. Они пришли почтить память выдающего учёного, физика-ядерщика. Многие из них толпились вокруг академика Шмакова – директора института ядерной физики. По-видимому, это были его сотрудники или другая научная братия, ведь академик Айдашев был светилом не только института, но всей отечественной науки. Также были здесь родители Аллы вместе с небольшой группой её родственников. В последний момент появился и Виктор.
Памятник установили сегодня утром. К моменту, когда мы пришли, все работы уже были закончены. Теперь рядом с мраморной плитой, на которой вперёд выступало объёмное изображение Петра Алексеевича Айдашева, красовалась ещё одна большая мраморная плита, из которой на людей смотрели выполненные скульптором рельефные лица его сына с женой и ребёнком.
Церемония началась с православного обряда. Несколько минут священник читал слова молитв, кадил ладаном над могилой с разных сторон. В руках присутствующих, независимо от их вероисповедания, горели свечи. После того, как панихида была отслужена, пришла очередь поминальных речей. Три академика, два близких друга, тесть – все эти люди сказали так много восхваляющих Дмитрия слов, что, слушая их, я никак не мог сопоставить эти слова с собой. Как будто они говорили о ком-то другом, не обо мне. Впрочем, Дмитрий до потери памяти, и Дмитрий, о котором, как о живом, почти никто из присутствующих не думает, – это, действительно, разные люди. И никогда уже мне не стать прежним.