Криди, нахмурившись при виде темных пятен под мышками издателя, быстро протянул руку и пожал потную длань хозяина офиса. Вытер влажную руку об обивку кресла, в которое ему предложили сесть, и устроился напротив своего возможного будущего издателя. Хотя ему уже хотелось повернуться и уйти подальше от этого «шанса» на публикацию.
Он уже понял, что «Блэк Рур Пресс» не приведет его к известности в качестве автора романов, что это не та лошадь, которая принесет ему финансовый успех и позволит наконец освободиться от разведывательной работы.
– Позвольте мне сказать прямо, Донни… Я могу называть вас Донни, верно? – Не дожидаясь ответа, мистер Морис Сапперштейн продолжил: – Я в диком восторге от «Холодного черного дождя». Все, что там связано с разведкой, показалось мне очень убедительным. Роман практически идеален. Только мелкие замечания то тут, то там. Например, вся эта антисемитская направленность. Это придется убрать. Еще нам потребуется немного романтики для баб, которые сейчас как раз и покупают книги. Вот у меня и возникла идея: этот партнер вашего героя… ну, Билл Фостер, напарник Артемия Страйкера… лучше, если он у нас окажется дамой. Я просто рассуждаю вслух. Я даже ей имя придумал. Мы назовем ее Констанс Фейт, прекрасная еврейка, которая…
Криди сидел в своей квартире перед пишущей машинкой. Ноги болели от ходьбы по Виллидж, ему хотелось сбросить туфли, скинуть пиджак и ослабить галстук. Вместо этого он вздохнул, положил рядом с машинкой написанные от руки замечания, которые дал ему Сапперштейн, затем вставил в машинку лист бумаги. Глядя на замечания – каракули, которые являли собой комментарий издателя, – Криди вспомнил о связнике, что был у него когда-то в Берлине, – подобострастном коротышке, о котором потом поговаривали, будто он «крот», и который так внезапно «исчез». Криди покачал головой и принялся разбирать плохой почерк.
Ему была омерзительна сама мысль учитывать замечания Сапперштейна и уродовать свой роман согласно сомнительным предложениям издателя. Но таков был литературный мир: отношения между автором и издателем – святое дело. И в жизни Криди случались такие отношения. Сейчас же, с контрактом в руках, Криди стал официально весомой частью этой священной литературной традиции. Он будет публикуемым автором, а профессиональные авторы допускали редактирование.
Криди умел приспосабливаться. Его родители рассказывали ему о людях там, дома, которые были слишком слабыми или слишком гордыми, чтобы сопротивляться судьбе. Они погибли в огне, от пули… или хуже того. Его родители напоминали ему о людях, которые умирали с голоду при Романовых, которые не опустились до каннибализма, когда их деревня голодала в последнюю суровую зиму перед тем, как они сбежали в Америку.
Криди сразу же возмутило, что его посчитали слишком юным, чтобы спрашивать его мнение по этому поводу. За него решили родители, и только позднее он узнал, что таким образом они спасли жизнь его и свою собственную.
Он смутно помнил, как они рыдали над телом кузена, который принял другое решение. Но он не видел, что они сделали с полузамерзшим трупом.
Криди поколебался, поднял глаза на полки над его письменным столом, на которых лежали стопки неопубликованных романов. Снова глубоко вздохнув, Криди склонился над машинкой и принялся барабанить по клавишам.
Много позже он поднялся и прижал ладони к пояснице, поморщившись от боли. Достал из стенного шкафа старый чемодан и снова принялся перекладывать рукописи. И, как обычно, Криди вернулся к тому старому короткому скетчу, который написал давным-давно о двух друзьях, выпивающих на Рождество.
Скетч был написан на пожелтевших листках, вырванных из блокнота.
Сколько раз он хотел уничтожить эти листки. Но каждый раз спасал их от огня или мусорной корзины, ненавидя себя за слабость… за зависть, которую испытывал.
Господи, если бы хоть раз ему удалось поймать этот голос…
Холодный, белый простор чистой бумаги привел его в чувство.
Криди еще подумал о Париже и о своей прекрасной, обреченной Виктории, затем закусил губу, охваченный идеей.
Вдруг он сможет сделать написанные там слова более или менее своими собственными? И черт побери, неужели он не сможет что-то улучшить? Он уже придумал, с какой фразы начнет.
Он выдернул лист бумаги из машинки, вложил новый и начал перепечатывать написанные каракулями слова со старых листков бумаги.
5. Улики
Существуют четыре варианта убийства: злонамеренное, извинительное, оправданное и похвальное.
– Амброз Бирс[12]