Трактирщица тем временем аккуратно спрятала шапку под прилавок и налила два по полстакана бело-мутного зелья. Ванька отнес водку колодникам. Колодники жадно выпили.
- Страшно, парень? – спросил один, утирая рукавом губы.
- Спина-то, чай, моя, не чужая.
- Ничего, обойдется, - успокоил Ивана второй колодник. - Тебя бьют, а ты в голос песни ори. От боли отвлекает, и шкура вроде без чувств становится.
- За какие-то паршивые книжки человека увечить... – покачала головой трактирщица.
Семен сидел напряженно, сжав кулаки, желваки на скулах ходуном ходили, в глазах ярость. Недопивший мужик в обиде всегда страшен. Кажется, тут бы и прибил Ваньку, да нельзя при полицейском.
- Может, и не изувечу еще, может, без оттяжки бить буду, - сказал. - Слыхал, что колодник говорит? Тешь меня, пой!
Ванька молчал.
- Пой! – грозно потребовал Семен. – Пой, может, уважу.
- Ты спой, парень, - сказал отец Иоанн. – Бывает, от песни души отогреваются.
- Не могу, монах; слова в глотке комом стоят.
И тут запели колодники: на голодный желудок полстакана водки им хватило, чтобы повеселеть. Запели хорошо, слаженно, не первый раз, видимо, этой песней себя бодрили.
Вьются лентой две дорожки,
К горькой правде мужика.
По одной дойдешь к конюшне,
Сдохнешь там от батога.
По другой взойдешь на дыбу -
Хрустнут ручки–ноженьки.
Ну, а смерти равно прибыль,
На любой дороженьке.
- Не надо – закричал Ванька. – Не надо!..
- Вот! – воскликнул Авдей. – Твои песни уже чужие люди поют, а ты кочевряжишься. Был бы как все, спина была б в целости. Делай, что велят, и всё! Тешить кого, так тешить, нужник чистить, так нужник чистить! Вот домой пришел, там уж твоя власть. Бабу в угол загнал и делай с ней что желаешь!.. – И к полицейскому, льстиво: – Верно говорю?
Полицейский хмыкнул.
- Ой, ой!.. - рассмеялась трактирщица. – Ты гляди-ка! Сморчок, его ж соплей перешибить можно, а туда же: бабу в угол загнал!..
- А ведь я люблю бить с оттяжкой, Ваня, - прорычал Семен. И тут обида накрыла его с головой, вскочил. - Вот так: из-за плеча, с выдохом - ха!.. – И взмахнул рукой, демонстрируя. - Из-за плеча, с выдохом - ха!.. А как кнут коснется спины, так руку чуть придержал и на себя! Кнут входит в тело, как нож в масло! Ха!.. – Глаза его налились кровью. Рука шумно взрывала воздух, казалось, и правда, хлыстом машет. – Как нож в масло! В кожу, в тело, в душу, бога мать!.. В кожу, в тело, в душу, бога мать!..
- Не смей богохульствовать! – сказал монах.
- А то что? - Семен дрожал от возбуждения.
- Не гневи! – вставая, сказал монах.
- Это ты меня не гневи! - Семен направился, было, к монаху, но наткнулся на суровый взгляд Иоанна и остановился.
Трактирщица в испуге присела, зажав рот ладонью, колодники опустили головы.
- Лихо, - сказал полицейский.
Трактирщица налила стакан вина и поднесла его Семену, дескать, выпей, мужик, и успокойся. Семен опорожнил стакан одним глотком, и глаза его посветлели.
- Семен, а располовинить человека сможешь? – предвкушая ответ и веселясь, спросил Авдей.
- Располовинить? – тупо переспросил Семен.
- Ну да! Разрубить батогом хребет надвое.
- Не знаю, - пожевал губами Семен. – Не пробовал. – Оценивающе осмотрел Ваньку, усмехнулся: – Вечером на конюшне попробую. Там уж ни монах, ни полиция тебе не защита.
Ванька от Семена глаз не отвел.
- И восстал брат на брата своего, - с грустью произнес отец Иоанн.
- И восстал! - вскричал Ванька. – Что ж теперь, ждать пока его душа от песни согреется? Сам видишь, у него души нет! А я жить хочу!.. Не видать тебе, Семка, моей спины! – И сунул руку с кукишем в лицо Семену. – На-ка, выкуси!
- Совсем от страха обнаглел, - подзуживая Семена, сказал Авдей.