- Разберемся! - прорычал Семен.
- Разберемся! - Ванька вскинул руку с кукишем вверх: - Слово и дело!..
Колодники поднялись, цепи звякнули, и в трактире сделалось тихо. Пахнуло чем-то темным, словно кто-то незримый появился в зале.
Полицейский со вздохом глянул на полный штоф и встал:
- «Слово и дело» сказано. Должен немедленно доставить заявителя в приказ в целости и сохранности. Пошли, Иван, там поведаешь, о чем «слово».
- Пошли, - весело согласился Ванька и подмигнул Семену.
Колодники и Иван потянулись к дверям. За ними двинулся полицейский, бурча на ходу:
- Вот работа... Даже отдохнуть по-человечески некогда... Ушли.
- О чем это он? – Авдей с надеждой смотрел то на монаха, то на трактирщицу, ища поддержки. – Мы же тут не причем, верно? Ну, хоть ты подтверди, монах.
- А ну-ка выметайтесь отсюда! Живо!.. – Трактирщица сдернула шестипудового Семена с лавки. – И чтоб ноги вашей тут больше не было!.. Вон отсюда, ублюдки!..
Вытолкала Семена с Авдеем за дверь, закрыла дверь на крючок, устало опустилась на лавку и сказала монаху:
- Теперь затаскают, сволочи...
2
Зимой в Москве темнеет рано. В пятом часу дня уже зажигают нововведенные масляные фонари. Фонари светят желтым светом. Сыплет снег, вьется вокруг фонарей белыми бабочками.
Полицейский вел Ваньку и колодников посреди темной пустынной улицы. Снег скрипел под ногами. Звенели цепи колодников. Звон кандальных цепей и черные фигуры людей, бредущие по белому с желтыми пятнами снегу, создавали какую-то странную, пугающую своим одиночеством и безнадежностью картину.
- Располовинить меня хотели... – бормотал Ванька. – Ничего, Авдей, ты об этом еще пожалеешь...
Полицейский прислушался и догадался, о чем собирается доносить Ванька. Он, как и трактирщица, тоже опасался оказаться в свидетелях.
- Ты только меня свидетелем не выставляй, Ваня, - сказал он. - Я в трактире не был, только на минуту зашел, вина выпить. В долгу не останусь.
Ванька посмотрел на полицейского:
- Договорились.
В конторе Сыскного приказа было пусто. Дежурный следователь Белых дремал, уронив голову на стол.
Рассмотрев доносителя, спросил:
- О чем доносишь?
- Холопы боярина Мятлева Авдей и Семен поносили в трактире их сиятельство губернатора, - заявил Ванька.
- Слышал? – спросил дежурный у полицейского.
- Он не слышал, - сказал Ванька. – Он с колодниками только в дверь вошел. Трактирщица слышала. - И взглянул на полицейского. Полицейский ответил ему благодарным взглядом.
Белых заметил перегляд Ваньки с Прохором. Было что-то подозрительное в их перегляде. Но виду, что заподозрил неладное, не подал. Вмешивать полицейского в дело об оскорблении губернатора себе дороже - ляжет пятно на весь приказ, и князь обозлится. Сделать вид, что ничего не заметил, так безопаснее.
- Значит так, Прохор. Запри этого до утра, а сам возьми в казарме двух солдат, приведи обвиняемых и трактирщицу.
- Сделаю. - Полицейский повел Ваньку в камеру.
Убранства в камере – стол, две лавки и байда для отхожих дел. На столе горела лампадка. На одной из лавок лежал мужик, накрыв лицо шапкой. Когда за полицейским закрылась дверь, мужик снял с лица шапку и сел к столу. При тусклом свете лампады Ванька разглядел на лбу мужика выжженное клеймо и догадался, что там слово «ВОР», знал - так клеймят разбойников. Мужик тоже внимательно разглядывал Ваньку.
- Поговорим, что ли? В беседе ночь быстрей скоротаем. За что в темнице?
- За правду, - сказал Ванька.
- Тут все за правду, другие в острог не попадают. – Мужик ухмыльнулся. – Однако ж весело шутишь, парень. Садись.
Слово за слово, разговорились, похоже, соскучился мужик по человеческому общению. Назвался Камчаткой, беглым с каторги. Поймали его по примете на лбу, хоть и носил шапку, натянув до бровей. И еще много чего рассказал о своей лихой жизни. Особенно страшно было слушать про каторгу в рудниках. Загоняли там каторжников под землю, в штольни. Урок на день непосильный, земля промерзлая. Вот и долбили её с утра до вечера. А если кто-то урок не выполнил, оставляли всех под землей на ночь. Ночью холод в штольне жуткий. Мужики сбивались в кучу, телами друг друга грели. Кто послабей, того на край выталкивали. Случалось, те, крайние, замерзали насмерть, их потом от других киркой откалывали.