В данный момент я ожидал чистосердечного признания от своего босса и имел все основания обойтись без своей экранной корректности.
– Мне что, можно уже заявление писать? Так, что ли?
Лицо Александра Яковлевича слегка затуманилось.
– Не кипятись, Аркаша. Спокойнее. В чем дело-то?
Я разозлился уже по-настоящему. Если бы он знал, как долго я подбирался к Дроздову, как заманивал. Дроздов был не из обычных клиентов-мазохистов. Командующий Таманской дивизией, он не тронул Белый дом в августе и брал в октябре. В октябре ему чуть не прострелили легкое, а в декабре уже чуть не отставили с треском за громкую аморалку – генерал-вдовец вдруг отбил молодую жену у начальника Московского военного округа. Ходили слухи, что только наш прежний президент предотвратил скандал, будто бы заявив спикеру Думы: «Крови Дроздова хотите? Не выйдет! Я вам его не отдам…» Впрочем, возможно, ничего такого тогдашний президент не говорил, однако же комдив уцелел и до сих пор комдив. Как ему удалось удержаться, я и хотел выяснить. И вот запись нашей беседы точно должна была состояться сегодня, еще полчаса назад. До начала я не решил, буду ли я его спрашивать об августе, зато уже знал, что обязательно подкину ему вопросик о декабрьском скандале…
Как же, подкинул один такой. Мало того что запись не состоялась, в сегодняшней вечерней сетке я вообще не нашел «Лица к лицу». На этом самом месте появился какой-то «Художественный фильм».
Примерно все это я и изложил своему начальнику. Можно подумать, что сам он не знал, кто такой Дроздов, и изменения в программу вносил какой-то посторонний дядя. Такой, знаете ли, зловредный мистер Хайд Александра Яковлевича.
– Ну, что ты сразу – заявление, заявление? – покачал головой Александр Яковлевич. Сейчас он пребывал в фазе доктора Джекила. – Ты тут совершенно ни при чем. Просто обстоятельства так складываются…
– Ага, – желчно сказал я. – У генерала Дроздова насморк. И чтобы он не дай Бог не чихнул на меня, он решил чихать на всю передачу. Это вы все-таки поосторожничали, да?
– Вовсе нет, – мягко сказал мой шеф. – Мне тут звонили из штаба округа. Сказали, что он не может приехать. Какие-то у него дома неприятности…
Последние слова мне крайне не понравились. В том давнем августе все мои репортерские попытки достучаться до кого-то из военных пресекались все теми же отговорками насчет срочных личных проблем.
– Вы сами-то этому верите? – прямо спросил я у своего босса.
Тот изобразил на лице свою любимую гримаску, означающую что-то вроде да как тебе сказать… Вслух же заметил наставительно:
– Не паникуй раньше времени, Аркаша. Поставим давай сегодня кино, а за неделю отыщешь ты своего Дроздова. А я тебе студию дам в любой день и час. От «Новостей» оторву, а дам. Идет?
Отступать было унизительно, однако передача уже была сорвана, и я не стал торговаться. Это его обещание я ему припомню потом.
– Променяли вы меня, Сан Яклич, на какое-то глупое кино! – произнес я с напускной грустью в голосе, но в то же время как бы и всерьез. – Фильм-то хоть хороший? Или, как всегда, мыло оперное?
– Нет-нет, хороший! – ответил мне Александр-свет-Яковлевич с долей некоего удивления в голосе. – Очень приличный. Я давно заказывал что-нибудь американское, только не безмозглый боевик. И вдруг на сегодня дали. Это, Аркадий, современная классика. Картина Оливера Стоуна.
– А как называется? – спросил я без особого интереса. Так, для порядка.
– «Выстрелы в Далласе». Фильм про убийство Кеннеди.
Taken: , 1
Глава 9
МАКС ЛАПТЕВ
Я не стал вызывать машину, а просто сел в метро на Лубянке и доехал до «Профсоюзной», где снимал квартиру агент «Кириченко». В этом районе Москвы в два часа пополудни было довольно пустовато. Рука нового столичного градоначальника, лихорадочно подрумянивавшего Москву к завтрашнему приезду дорогих гостей, не добралась до этих районов. Армии дворников не мели улицы, поливальщики не поливали, штукатуры не подкрашивали облупившиеся фасады. Пахло сиренью и помойкой. Близ кинотеатра «Тифлис» (бывш. «Тбилиси») вяло кучковалась молодежь: в фойе работали игральные автоматы, и, при сильном напряжении сил, можно было заработать на призовую игру и бутылочку пепси.
Этот район я знаю довольно хорошо, а здание ИНИОН с модернистской желтой нашлепкой на фасаде, похожей на большое стариковское ухо, мне и вовсе как родное. В библиотеке ИНИОНа Ленка в пору своего припоздалого студенчества писала диплом, и я ежевечерне приходил сюда ее встречать. И всякий раз Ленка, выходя из здания, кивала огромному уху и замогильным голосом сообщала: «Гражданин! Большой Брат слушает тебя…» Я понимал, что это не только Оруэлл, которого Ленка обожала, но это и камешек в мой огород. Как-никак, но я тоже подручный Большого Брата. Брат, конечно, стал уже не тот, да и я подручный достаточно честный. Но все же, все же…
Проходя мимо, я приятельски кивнул Большому Уху как своему коллеге и стал подниматься по асфальтированной дорожке вверх, мимо детской площадки, мимо гаражей, мимо упомянутой помойки, очень удачно расположенной так, чтобы любой маршрут пролегал мимо этих незакрытых и вечно воняющих серых баков. Праздник, который всегда с тобой. В соседней пятиэтажке – серой, словно выкрашенной под цвет баков – жил мой школьный друг Сережа Ручьев. Жил вместе с женой Ириной, дочерью Аленой, тещей Розой Георгиевной и бультерьером по кличке Пласидо Доминго (по-домашнему – Плакса). Имечко бедному животному подобрала Ирка, которая сама и купила щенка, как только устроилась завлитом в Большой театр. До этого Ирка работала в маленьком театре Вернисаж в Каретном ряду, где последовательно враждовала со всеми приходящими директорами. Ибо каждый директор, занимая свое кресло, тут же норовил отдать флигель под коммерческий магазин, а в малом зале открыть валютный ресторанчик с ма-а-а-ленькой рулеточкой. (Но все вырученные деньги тратить, канэшно, на святое искусство.) Четыре раза за шесть лет Ирка напрягала все свои формальные и неформальные связи в мэрии, чтобы изгонять торгующих из храма Мельпомены. На пятый раз плюнула и ушла на спокойную работу в Большой, под крыло к Григоровичу. Завела себе собаку, купила финскую стенку и – успокоилась.
На всякий случай я сделал небольшой крюк и обогнул чахлый палисадничек, где семейство Ручьевых, по обыкновению, выгуливало своего Плаксу. Был шанс увидеть Сережку, которого неразумное четвероногое вполне могло бы в этот час оторвать от его персоналки и заставить топтаться в кустиках на манер пограничника – пока его джульбарс удовлетворял свои мелкие и крупные потребности.
Но Сержа не наблюдалось, и я, коря себя за потерю лишних пяти минут казенного времени, миновал палисадник и вошел в подъезд. Ключ у меня имелся, но если бы его и не было, дверь квартиры «Кириченко» открыть не составляло труда.
Кто-то, похоже, это уже и сделал.
Такая мысль пришла мне в голову ровно через пятнадцать секунд после того, как я вошел. Нет, никаких следов обыска не было видно. Работали очень чисто, все наилучшим образом расставили по местам. Только немножечко перестарались. «Кириченко» никогда не был аккуратистом, и ТАКАЯ ровная складка на одеяле ему бы просто не далась. И ТАК тщательно расставлять свои книжки на полках ему бы в голову не пришло. Тома у него вечно стояли как пьяные, принявшие разные дозы: одни наклонились чуть, других основательно кренило в разные стороны, а были и такие, что лежали на полках уже плашмя. Теперь же книги производили впечатление лишь чуть поддатых интеллигентов, прекрасно держащихся на ногах. Было ясно, что тот (или те), кто привел книги в трезвое положение, что-то искал на полках – и довольно основательно.
Стало быть, мне там искать совершенно бесполезно.
Я внимательно огляделся. Непонятно, ЧТО могли здесь с таким упорством искать. Однако еще труднее поверить, что «Кириченко» не смог бы у себя что-нибудь толково спрятать, если бы захотел. Заглядывать в телевизор и просеивать гречку в кухонных жестяных коробах было бессмысленно, тем более что мои предшественники проделали даже этот мартышкин труд. Оставалось лишь надеяться, что «Кириченко» напоследок придумал что-то остроумное и что я смогу догадаться, что именно. Я на мгновение прикрыл глаза. Так, так. Место должно быть совершенно невероятным и в то же время бросаться в глаза. Графин? Нет. Настольная лампа? Нет. Сложенная газета на тумбочке? Нет. Репродукция на стене? Стоп-стоп. А ну-ка назад. Газета. Насколько я знаю, «Кириченко» в руки не брал «Свободную газету» и уж тем более ее не выписывал. А между тем… Я схватил номер. Точно! На полях, как это принято у почтальонов, были написаны два числа. Номер дома и квартира. Явно не его номера, и не соседние. На этой Новочеремушкинской таких номеров нет вообще. Поставить на уши все подписные агентства? Но это наверное могли бы сделать (даже наверняка сделали) и те, кто здесь что-то искал.