Человек в совиной маске не шевелился и не произносил ни слова. Мы молча смотрели друг на друга. Отец Ульфрид пнул тело Гудрун мыском башмака, словно желая проверить, что она на самом деле мертва.
— Ей предъявили обвинение. Многие достойные свидетели под присягой показали, что она танцем наслала на эту деревню бурю и потоп и дьявольским сглазом отравила воду, и наши дети стали болеть и умирать. Её били кнутом, чтобы заставить признаться в грехах и спасти душу, но она так погрязла в своих злодеяниях, что упорно отказывалась исповедаться...
— Она была немая! — закричала я. — И ты знал это! Вы все знали. Даже если бы ты пытал её на дыбе, она не смогла бы произнести ни слова в свою защиту.
— То, что она не могла говорить, только доказывает злой умысел — её душа так глубоко отдалась Сатане, и он лишил её речи, чтобы не дать исповедаться и получить божественную благодать и отпущение грехов.
— Она и боли не чувствовала, — взгвизгнул кто-то позади толпы. Стоящие впереди одобрительно зашумели.
— Даже когда Мастер Совы хорошенько огрел её кнутом, она и не вскрикнула.
— Это против природы. Даже взрослые мужчины кричат под кнутом.
— Сам Дьявол её защищал.
— Как же вы не понимаете? — взмолилась я. — Она ужасно страдала, но не могла кричать.
Но никто меня не слушал. Все взгляды были обращены на тело Гудрун. Внезапно раздался крик ужаса, толпа шарахнулась назад. Я взглянула на неё. Рот открылся, и из мёртвых губ выползла маленькая зелёная лягушка.
Январь. Святой Павел. День отшельников
Святой Павел Фивейский был погребен в пустыне двумя львами, лапами вырывшими ему могилу по просьбе Антония Великого.
Настоятельница Марта
Женщины шли через двор, залитый ярким солнечным светом, парами или по трое, и дружески болтали. Я стояла в дверях своей комнаты, глядя на них. На меня вдруг нахлынула волна одиночества — их сплочённость только подчёркивала пустоту рядом со мной. Они могли пожаловаться друг другу, поплакать на плече и получить утешение, а я ни перед кем не могла обнажать свою слабость.
Целительница Марта, лежащая в своей постели, так далека от меня, словно лежит за морем. Может, она и слышала, когда я говорила с ней, но ответить не могла. Но и раньше, за все годы нашей дружбы, не могу припомнить, чтобы рассказывала ей что-нибудь. Я никогда в этом не нуждалась. Она умела понимать даже самое напряжённое молчание, сказать слово, вскрывающее нарыв, и сохранить тайну. Теперь, даже если Целительница Марта понимает, что меня беспокоит, она не может дать совет или утешить. Пророк без языка бесполезен, как слепой сторож. Я не понимала, как нуждаюсь в своей подруге, пока не потеряла её.
Внезапно ворота распахнулись, и во двор ворвалась Беатрис. Руки и платье спереди заляпаны грязью. Она шаталась как пьяная и даже не взгянула на меня, проходя мимо моей двери. Я поспешно вышла.
— Беатрис?
Она остановилась и посмотрела на меня как на чужую.
—Ты упала?
Она покачала головой, но я понимала — что-то не так.
— Проблемы со скотом? Снова чума? Господи, только не это. Если мы хотим пережить эту зиму, нам нужен каждый кусок мяса.
— Почему ты хоть тело её у них не попросишь? — В её словах и на лице было столько ненависти, что я отступила на шаг. — Почему ты позволила ее убить? Ты могла их остановить. Лихорадка — не её рук дело. Она не пыталась их сглазить. Она не была ведьмой, она была просто ребёнком... невинным ребёнком.
Беатрис бормотала так быстро, что я не сразу поняла, о чём это она.
— Ты про внучку Гвенит? Беатрис, тебе же хорошо известно, что я ничего не знала о случившемся, пока ты сама мне не сказала вчера вечером. Я, как и ты, в ужасе от случившегося с девочкой. Это злое, дьявольское дело, но если кто-то и мог бы его предотвратить, так только ты. Ты настояла на том, что станешь заботиться о ней. Ты позволяла ей убегать за стены бегинажа вместо того, чтобы учить работать внутри этих стен. Не сомневаюсь, Пега предупреждала тебя, что деревенские боятся Гудрун.
— А чего ты от меня ждала — запереть её? Как я могла её остановить? Она всегда хотела уйти.
Беатрис судорожно сжимала в ладони ткань плаща, словно пыталась выжать воду. Но плащ был сухой, хоть и грязный.
— Если бы у тебя когда-нибудь были дети, Беатрис, ты бы знала, что малышам не позволяют свободно бродить, где им хочется, из страха, что они могут свалиться в воду или попасть под лошадь. Иногда надо привязывать их, чтобы защитить от беды. Ты сама сказала, она была просто ребёнком, с умом как у младенца.