— Ты Элдит? — спросил я. — Что случилось? Кто пропал?
— Оливер, мой маленький Оливер. Его нет. Я пошла туда, где... а его нет! Она рыдала, бегая взад-вперёд перед моим крыльцом, как взбесившаяся собака.
На другой стороне дорожки уже столпились несколько женщин. Они жались друг к другу, не решались приблизиться, боясь заразиться безумием.
Я схватил Элдит за руку.
— Ну, госпожа, успокойся. Что толку плакать. Оливер умер, разве ты забыла? Я сам хоронил его три дня назад.
Горе странно действует на женщин. Некоторые отказываются принять смерть ребёнка или мужа. Я знал женщин, оставлявших за столом место для усопшего или стиравших его одежду, как будто мёртвый вернётся и её наденет.
Элдит яростно замотала головой.
— Нет, отче, ты не понимаешь — его тело... оно пропало... из могилы.
— Да что ты? Правда?
— Могила пуста, отец. Я пошла отнести ему немножко мяса и питьё, чтобы Оливер не чувствовал себя забытым на День всех святых... а могила... она разрыта, и тело исчезло. — Она изумлённо застыла, стиснула мою руку. — Отче, а может, он всё же не умер, или... может, Бог услышал мои молитвы и вернул его к жизни? Прошло три дня, отче, понимаешь, три дня... Мне надо домой. Может, он там меня ждёт.
Она подхватила юбки и бегом бросилась прочь.
— Стой! — крикнул я вслед. — Элдит, вернись. Это невозможно. Он не мог...
Но она только понеслась ещё быстрее.
Я подхватил плащ и побежал к церковному погосту.
Оливеру едва исполнилось пять, и в его болезни сначала не было ничего необычного — воспалённое горло, лёгкая лихорадка, слабая тошнота. Мать решила, что это малярия из-за холодной погоды. Но два дня спустя малыш Оливер корчился в агонии, живот у него раздулся, как от водянки, и его рвало кровью. Через неделю ребёнок умер. Мы положили его прямо в промёрзшую землю, завернув лишь в простой саван. Мать не могла купить гроб, она едва собрала денег на подушный налог. Я бросил горсть земли на маленькое тельце и смотрел, как деревенские кидают в могилу комья, а мать воет и трясётся от горя на руках у соседей.
Я только вчера своими глазами видел маленький холмик свежей тёмной земли, окруженный травой и отмеченный маленьким деревянным крестом. Что такое могло привидеться Элдит, заставить усомниться, что её сын там? Бедная женщина рехнулась от горя. Должно быть, пришла не к той могиле.
Я поспешил к церкви. В дверном проёме, под резным непристойным изображением голой старой карги, которую деревенские зовут Чёрной Ану, собралась кучка мужчин. Мартин, церковный сторож, кузнец Джон и ещё двое увлечённо беседовали. Когда я приблизился, они умолкли, подталкивая друг друга, как будто обсуждали меня.
— Мартин, ко мне только что приходила миссис Элдит со странной историей про могилу сына. Она сказала... — мне неловко было даже повторять, — ... что могила разрыта. Должно быть, это неправда.
— Могила пуста, — сухо сказал Мартин.
— Покажи мне её, — потребовал я.
Мужчины переглянулись.
— Ты чего, отец, память потерял? — церковный сторож откашлялся и сплюнул на церковные ступеньки. — Ты же знаешь, где могила, сам хоронил мальца.
— А ещё я помню, кто тебе платит за работу. Церковный погост — твоя обязанность. Твое дело — следить, чтобы мёртвые покоились с миром. И я хочу проверить, не пренебрёг ли ты своим долгом.
Мартину всё же хватило совести устыдиться. Он взглянул на своих товарищей и неохотно повёл всех за церковь.
Над могилой в дальнем углу погоста нависал разросшийся дуб. Мартин вырыл неглубоко, жаловался, что мешают корни и земля промёрзла. Подозреваю, это потому, что Элдит не дала могильщику монет, которые, как он считал, полагались ему по праву.
Мы подошли ближе, и я увидел, что над могилой больше нет холмика, земля свалена в сторону. Я заглянул в узкую яму. Во влажной земле на дне отчётливо виднелся отпечаток маленького тела, но само тело исчезло. По моей спине пробежала ледяная дрожь. Неужели, как и сказала Элдит, Оливер восстал из мертвых, не как воскресший Господь, а как призрак, как труп, выбирающийся из могилы, чтобы полакомиться живыми?
— Господи, помилуй, — я осенил себя крестом.
Такое случилось, когда я жил в Норвиче. Недавно похороненный человек вставал из могилы, выходил с кладбища, бродил по улицам и душил всех, кто попадался на его пути. А за ним стаей шли желтоглазые кошки и дико выли, приводя в ужас всех, кто их слышал. В конце концов епископ Салмон приказал раскопать могилу и отрезать трупу голову той же лопатой, которой его закапывали. Когда мертвеца откопали, тело его оказалось жирным и раздувшимся, как пиявка, а когда отрезали голову, из шеи хлынула алая кровь, заполнившая всю могилу.