Он привез меня в лесополосу. Место искал долго, кружил, петлял, и почему-то хочется думать, что выбирал покрасивее, но я уже давно не так наивна, как выгляжу. Кстати, об этом…
Скромно двигаюсь вбок, цепляюсь пальчиками за сиденье рядом с водительским и пристраиваю на них подбородок. Карелин внимательно наблюдает за моими ужимками, не меняя настроя, но я не сдаюсь. Дважды взмахиваю ресницами и тихонько лопочу:
– В чем бы ты меня не обвинял, ты заблуждаешься…
– Дочь, когда что-то выпрашивает также выглядит, – немного едко отмечает Карелин. – Я вздыхаю и кладу на пальцы щеку, продолжая смотреть на него грустными глазками. – Хватит, – высекает он сурово. – Все, чего ты добьешься – я буду плакать, закапывая твое еще теплое тело.
– Тут красиво, но ты не мог не заметить свободное местечко в кругу моей семьи, – тихо хмыкаю я и отваливаюсь назад, принимая странную размазанную позу. Как лужа на дорогой обивке. – Уважь, когда поймешь, что я не врала.
Карелин шумно выдыхает и выходит из машины. Топчется рядом недолго, потом садится ко мне на заднее сиденье.
– Анфис, мне не до шуток, – говорит он строго. – И если ты заодно с Кристиной, то уверяю тебя, каждое ее слово было ложью. Ты не помогаешь Полине, напротив.
– Кристине? – приподнимаю я брови и сажусь как нормальный человек. – Это твоя бывшая жена? – хватаюсь за возможность прояснить хоть что-нибудь. – Бывшая же? – уточняю после паузы, ощутимо напрягшись.
– Я тебе не врал, – чеканит Карелин.
– Покажи паспорт, – иронизирую я, выражая то же недоверие, что и он. – И вообще, объясни, в чем ты меня подозреваешь. Флешка какая-то… намекаешь, что я ее украла?
– Не намекаю. Прямо говорю.
– Какая чушь, – я возмущенно фыркаю и отворачиваюсь от него.
– Все к одному. Даже не пытайся убедить меня в обратном.
– Да ты сам себе не веришь, – я горько хмыкаю и поворачиваюсь к нему. – Иначе давно бы уже выволок из машины и от слов перешел к делу. Не знаю, что заставило тебя думать, будто я что-то украла, не знаю, как и зачем ты подстроил свою смерть, но что-то мне подсказывает, ты сам понятия не имеешь, что делаешь и зачем.
– Никто больше не входил в номер и не выходил из него. Там камеры, Анфис, – говорит он очень убедительно, но меня его слова ничуть не трогают.
– Значит, с ними что-то сделали.
– Нет. Криминалисты все проверили.
– Окей, – принимаю я его точку зрения. – Покажи мне записи. – Тихон вскидывает брови, но я удивляюсь не меньше его: – А ты как хотел? Ты просто назовешь меня воровкой, а я соглашусь?
– Я не собираюсь тебе ничего доказывать, – пока еще спокойно, но уже с молниями во взгляде говорит Карелин. – И ты права. От слов давно пора переходить к делу. На выход.
– Никуда я не собираюсь выходить, – бурчу я, скрещивая руки под грудью.
Карелин выходит сам и раздраженно хлопает дверцей. Обходит машину, открывает дверцу с моей стороны, запускает руку в салон и сгребает мои волосы на затылке. Дергает на себя и выволакивает на землю, швыряя себе под ноги.
От резкой боли из моих глаз брызгают слезы. Я поджимаю ноги, сворачиваясь на земле клубочком, закрываю лицо ладонями и горько плачу.
– Где флешка? – рявкает Карелин, склонившись надо мной. – Кому ты ее передала? Отвечай!
– Я не брала-а-а, – вою я сквозь слезы, содрогаясь всем телом. – Не брала, Тихон, не брала! Твои криминалисты ошиблись!
– Это вряд ли, – отвечает он глухо.
Идет к багажнику, достает лопату и начинает остервенело копать рядом со мной.
– Что ты делаешь? – бормочу я, с ужасом наблюдая за ним.
– Ты разлучила меня с моим ребенком, я разлучу тебя с твоим, – отвечает он холодно и зло.
По коже проносятся колючие мурашки, а лопатки сковывает холодом. От земли еще так тянет… могилой. Я приподнимаюсь на локте и рвано выдыхаю.
– Бить женщину рука не поднимается, даже такую, как ты, – продолжает он давить меня морально, орудуя лопатой. – А вот закопать – запросто. Заживо, – добавляет Тихон со зловещей ухмылкой, вонзая полотно в землю.
– Такую, как я?.. – переспрашиваю я с обидой.
– Твою мать! – взрывается Карелин и отшвыривает лопату. – Ее заберут! Заберут, Анфиса! – орет на меня с яростью, сжав кулаки. – Ради власти, ради денег, ради имиджа! Никто не будет ее любить, до нее никому не будет дела! Никому, черт тебя дери! Живи с этим, – заключает он с презрением. – Надеюсь, ты протянешь дольше меня. И своими глазами все увидишь.
Карелин идет к багажнику, закрывает его и садится за руль. Заводит двигатель и срывается с места, оставляя меня полулежать возле горки сырой земли.