Когда открывается багажник, ровно секунду я рада этому обстоятельству. До того момента, пока он вновь не хватает меня за волосы и не приподнимает.
– Ну что, моя маленькая лицемерная сучка? – подло хмыкает Максим. Делает последнюю затяжку, выбрасывает в траву окурок, а дым выдыхает мне в лицо. Я задерживаю дыхание, закрываю глаза и морщусь. – Сейчас найдем применение твоему длинному язычку. Будешь себя плохо вести – останешься без зубов.
Максим ныряет в багажник и взваливает меня на свое плечо. Распрямляется у машины, смачно шлепает меня по ягодице и несет в дом, который я успела мельком увидеть.
«Так, спокойно, – думаю я лихорадочно. – Ничего ужасного не происходит. Все, что он может придумать своим ссохшимся мозгом я уже делала по доброй воле и даже получала какое-никакое удовольствие».
Проходим в дом. Максим не разувается, на полах и мебели большой слой пыли. Пока он несет меня до гостиной становится ясно, что тут либо давно не жили, либо давно не убирали.
Максим неаккуратно перекладывает меня на диван, сам устраивается в стоящее рядом глубокое кресло, широко расставляет ноги. Но пугает скорее его взгляд. Столько ненависти… с чего бы вдруг?
– Ну что? Будешь хорошей девочкой?
– Да, – отвечаю я поспешно, неотрывно таращась в его злые глаза.
– Прекрасно, – презрительно кривит он губы и тянется руками к паху. Расстегивает пряжку ремня, пуговицу, ширинку.
– Развяжешь? – спрашиваю я с мольбой. – Мне больно…
– Потерпишь, – ехидно улыбается Максим и приспускает боксеры, вываливая свое драгоценное сокровище.
Я спускаю ноги с дивана, встаю и падаю на колени. Если честно, даже униженной себя не чувствую. Сейчас невозможность свободно перемещаться в пространстве скорее на руку. Все надеюсь на какую-то гениальную мысль, но в голове крутится только один вопрос.
– Можно спросить? – шепчу, достигая его колен. Смотрю снизу вверх.
– Пока – отсосешь. Дальше видно будет, – мерзко ухмыляется Максим.
– Это понятно. Я о другом. – Я сглатываю и покусываю нижнюю губу, ожидая разрешения.
Максим раздраженно закатывает глаза.
– Ну, – рыкает он на меня.
– Почему я лицемерка?
– Ты, мать твою, еще спрашивать будешь?! – ревет он медведем и отвешивает очередную пощечину.
Я заваливаюсь вбок, прямо между низким деревянным столиком, вокруг которого расставлена мягкая мебель, и диваном. Судорожно выдыхаю, ощутив, что только что была на волосок от встречи с близкими, но настырно прошу:
– Пожалуйста, ответь. Я все сделаю. Все, что скажешь. Только ответь на единственный вопрос.
– Хочешь услышать, да? – смеется он зло. – А давай я тебе встречный задам, а? – Максим подается вперед и вбок, чтобы быть ближе ко мне и шипит: – На что же ты потратила те бабки, которые я оставил на аборт?
По спине проносятся мурашки, а лопатки сковывает могильным холодом. Я прикрываю глаза, делаю короткий неровный вдох. И на выдохе отвечаю:
– На памятник.
Глава 2
Минуту ничего не происходит. Я лежу неподвижно, чувствуя, как немеет рука. И когда слышу, как он шуршит одеждой и застегивает молнию на брюках, от облегчения по телу проносится волна дрожи.
Максим хватает меня под локоть, помогает снова встать на колени перед ним.
– На меня смотри, – рыкает он, но прежней злобы в голосе нет. Я открываю глаза и смотрю на него сквозь слезы. – Говори, – приказывает Максим грубо.
– Кровотечение на позднем сроке, – произношу я через силу. – Я ее не убила, Максим. Я ее потеряла, – последнее я уже еле договариваю.
Губы кривятся, сдерживать слезы нет никакой возможности. Я роняю голову и громко всхлипываю, опускаясь все ниже, пока не упираюсь лбом в его колено.
Максим возится, чем-то щелкает, а через пару секунд рукам становится легко и комфортно. Я сразу же подношу их к лицу и тру глаза. И не сопротивляюсь, когда он сажает меня к себе на колени. Ни на что уже сил нет.
– Все, не плач, – бубнит он, обняв меня. – Погорячился.
– Погорячился?! – взвизгиваю я, почувствовав прилив сил и открыв глаза.
Максим морщится и недовольно смыкает губы.
– Не визжи. Не режу.
Я кошусь на его руку, в которой он держит складной нож. Он пропускает его под стяжкой на моих щиколотках и разрезает пластик. А потом вонзает нож в подлокотник кресла одним безжалостным движением. Я только глаза пошире распахиваю, перестав рыдать.
– Когда ты таким стал? – бормочу я, ставя брови домиком.
– Когда я таким не был? – язвительно парирует Максим. Сворачивает голову в сторону, справляясь с раздражением. – Как это случилось?