У мастера Ляо Жань, разумеется, ума было многим больше, чем у кролика. Когда он смог понять расположение и устройство городского рынка, тогда он быстро повернул налево, затем направо. Никто не знал, как он так рассчитал свою траекторию побега, но люди, преследовавшие его со всех сторон, в итоге выстроились в одну линию.
И тут, неподалеку от толпы и беглеца, разнесся крик:
— Разойтись!
Это были солдаты и обычные мужчины, уверенными шагами приближавшиеся к монаху. Похоже, именно им отдали приказ арестовать виновника.
— Как и ожидалось, Гу Юнь нашел кого-то, кто сможет все это организовать.
Чан Гэн оставался непоколебимо спокойным, но в то же время он осознавал, что его спокойствие начало постепенно улетучиваться.
И его единственным утешением было то, что Гу Юнь, даже будучи далеко на северо-западе, даже когда он до последнего упрямо отказывался брать Чан Гэна с собой, пусть он тогда ушел, не сказав ни слова, в душе Чан Гэн понимал, что его ифу все-таки беспокоится и думает о нем.
Он понимал, что втянул в это и мастера Ляо Жань. И все же, Гу Юнь не вернулся домой даже на Новый Год. Так почему Чан Гэн должен сейчас, в этот самый момент, после всего, протянуть руку помощи? Зачем?
Цао Нянцзы схватил Чан Гэна за руку:
— Старший братик, что нам делать?
Чан Гэн вырвался из пут своих запутанных мыслей и, немного поразмыслив, сунул руку в свою сумку. Выхватив оттуда горстку серебряных монет, он и бросил ее в сторону толпы.
— Ловите деньги!
По счастливому стечению обстоятельств, мастер Ляо Жань сбежал, иначе ему пришлось бы задуматься о том, чтобы отрастить волосы обратно.
Преследователи монаха остолбенели, завидев на земле разбросанную горстку серебра. И тут сработал их инстинкт - нужно было немедленно забрать эти деньги. Кто-то в толпе обмолвился, что эти деньги хотя бы в руках подержать можно, и тут же все отказались от поимки добычи за ту же цену. Собирая серебро, толпа весьма удачно преградила путь офицерам и мужчинам, которые уже успели отстать от монаха. В мгновение ока Ляо Жань исчез.
Чан Гэн улыбнулся и сказал:
— Нам тоже пора идти.
Взяв инициативу на себя, он окинул толпу пронзительным взглядом и уже приготовился уйти отсюда как можно подальше. Но тут с другого конца узкой улицы разнесся отзвук лошадиных копыт. Кажется, кто-то решил загнать их в тупик.
Подавая волю коню на оживленных торговых улочках шумного рынка, этот человек явно искал тут не занятие по душе, он прибыл сюда, чтобы кого-то арестовать.
— Старший брат, мы можем уйти через ту улочку, - предложил Гэ Пансяо.
— Нет, - вмешался Цао Нянцзы. - Мы должны стоять и ждать.
Звук лошадиных копыт подступил вплотную к толпе и несколько чинных, подтянутых мужчин, которые, похоже, явно были приближенными императорской армии, выстроились в ряд. Один человек из самого центра ровного ряда солдат вышел вперед.
Человек, которого Чан Гэн узнал бы, даже если бы он превратился в пепел.
Юноша был ошарашен. Он не ожидал, что маршал Гу проделает такой долгий путь с северо-западной границы, чтобы арестовать его.
А вот то, что Гу Юнь сделает с этими двумя, маршал старательно обдумывал всю дорогу. Для начала он снимет кожу с Ляо Жань, а затем заберет Чан Гэна и как следует его отшлепает.
Маленькое дерево вырастет изгибистым, если его изначально не выпрямить должным образом. Гу Юнь понимал, что он слишком избаловал этого ребенка. Способ воспитания почившего императора не сработал, а это значит, что придется воспитывать своего сына методами железного кулака бывшего Аньдинхоу.
Но стоило ему увидеть Чан Гэна, как пламя праведного гнева внутри него внезапно потухло.
Гу Юнь, сидя на лошади, почти не узнал Чан Гэна.
Мальчики-подростки меняются каждый день. Когда они жили в Яньхуэй, Чан Гэн всегда был под носом у своего ифу, поэтому его ежедневный рост не так явно бросался в глаза. Но можно было отметить, что, когда он подрастал, его штаны заметно становились короче. Теперь их разлука продлилась больше года, и Чан Гэн из мальчишки внезапно превратился в незнакомца.
Он уже почти сровнялся с высоким ростом Гу Юня, а его некогда хрупкое мальчишеское тело окрепло, и Чан Гэн стал походить на взрослого молодого господина. И лишь всего на мгновение в его глазах промелькнуло удивление, но оно почти тут же безвозвратно скрылось под тенью его едва постигнутого спокойствия.
Гу Юнь позволил своей лошади потоптаться на месте. С совершенно безэмоциональным выражением на лице он подумал: "Я не смогу поднять на него руку".