Вот только Чан Гэн не собирался так просто его отпускать. Подкинув носком сапога изогнутый кинжал противника, Чан Гэн вытянул его прямо перед носом убийцы, всем своим видом показывая, что вот-вот разрубит его на две части.
Все происходило слишком быстро, окружавшие их враги и друзья - никто не успел среагировать. Не успел Чан Гэн упасть на противника камнем [5] и нанести решающий, смертоносный удар, как трое одновременно выкрикнули: "Остановись!"
С четырех сторон одновременно вытянулось четыре дунъинских клинка, остановив Чан Гэна.
Ошеломленный монах нервно вытер выступившие капли пота. Похоже, что слова Чан Гэна нынешней ночью о том, что он его убьет, были правдой.
Чан Гэн прошипел: "В сторону!"
Ди Сун поспешил все скорее объяснить:
— Это просто недоразумение! Недоразумение! Господин Уекава впервые прибыл в Великую Лян, он плохо понимает местные правила и обычаи! Когда он увидел, что у младшего брата с собой меч, он просто хотел немного поиграть! Пожалуйста, сжальтесь, будьте добры и простите его! Он пошутил!
Пронизанный алой пеленой взгляд Чан Гэна был направлен на съежившегося от страха человека, который начал отступать в сторону.
— Пошутил?.. - растягивая каждый слог, сквозь зубы поинтересовался юноша.
Ди Сун попытался улыбнуться, обернувшись к Гу Юню, продолжавшему стоять на месте, как ни в чем не бывало.
— Господин Чжан...
Увидев непроницаемое лицо «ароматного мастера», мужчина средних лет вспомнил, что ароматные мастера высшего класса не видят и не слышат. Он сделал шаг вперед и протянул Гу Юню руку.
Он еще не успел прикоснуться к мужчине, как ощутил за спиной сильный порыв ветра. К счастью, реакция у него оказалась быстрой, а иначе не было никаких гарантий на то, что он сможет еще хоть что-то сделать этой рукой.
— Не трогай его! - прорычал Чан Гэн.
Среди них всех, один - ничего не слышащий, второй - ничего не произносящий, пара детишек и единственный человек - их представитель, и тот - с клинком в одной, и мечом в другой руке.
В эту секунду на судне повисла пугающая тишина.
Гу Юнь, наконец, открыл рот и сказал:
— Почему мы все еще стоим? Не пропустите время отправления.
Он будто не почувствовал вспыхнувшего минуту назад конфликта.
Ди Сун попытался хоть немного разбавить атмосферу.
— Совершенно верно. Мы все - члены одной семьи...
Не дожидаясь, пока он закончит, Гу Юнь поднял руку. Чан Гэн остановился и кончиком меча поддел брошенные на землю ножны, а затем спрятал в них клинок. После он взял Гу Юня за руку и отвел его внутрь.
Ляо Жань должен был позаботиться об остальном. Он миролюбиво улыбнулся толпе напуганных иностранцев. Никто даже не заметил, как он достал деревянные буддийские четки. Каждая бусина была покрыта слоем темно-красного лака, повторяющего цвет сандалового дерева. Он так часто перебирал их, что краска на бусинах поблекла, отчего ее оттенок теперь стал напоминать цвет розового дерева.
Очаровательный монах с красивым белым лицом, одетый в изношенные одежды, расплывшись в улыбке, беззвучно прочел Священные Тексты, молясь за присутствующих, попутно убеждая Гэ Пансяо и Цао Нянцзы уходить отсюда.
На этот раз, жители островов Дунъин прикрывали собственные спины, относясь к присутствующим, как к врагам. И больше к ним никто не подходил, чтобы поприветствовать.
Чан Гэн привел Гу Юня в каюту, которую специально подготовили для "ароматного мастера". Нервы юноши все еще были напряжены до предела. Когда они оказались в каюте, он внимательно осмотрелся, выглянул наружу, а затем закрыл за ними дверь.
— Иф...
Гу Юнь обернулся и приложил палец к губам.
Пока Гу Юню не закричишь прямо в уши, он и слова не услышит.
Маршал почувствовал движение воздуха рядом с собой, когда Чан Гэн закрыл дверь и быстро развернулся. Гу Юнь предположил, что мальчик, возможно, захочет с ним поговорить, поэтому он взял на себя инициативу остановить Чан Гэна до того, как юноша откроет рот.
Лекарство, которое принимал Гу Юнь, прописал ему высококвалифицированный врач из числа простых людей, которого тогда пригласил старый Аньдинхоу. До этого Гу Юню приходилось терпеть некоторые неудобства, связанные с нефункциональными глазами и ушами.
Прежний Аньдинхоу полжизни был очень самодисциплинированным. Он был крайне требовательным к себе, но куда большие требования он предъявлял к собственному сыну.
Старый Аньдинхоу не признавал самого понятия "сильной любви". Неважно, был зрячим Гу Юнь или нет, мог ли испытывать какие-либо чувства - мастерство необходимо было оттачивать. Да и железные марионетки не будут мириться или как-то подстраиваться под неудобства Гу Юня.