Вот только, к великому сожалению, за стенами каюты все еще было неспокойно, ситуация не была урегулирована. Гу Юнь был вынужден постоянно держать ухо востро и не смел впасть в полноценный сон.
Все внимание Чан Гэна было сосредоточено на акупунктурных точках на голове Гу Юня, но через несколько секунд он не мог не опустить взгляд на лицо своего ифу.
Для тех, кто привык постоянно видеть перед собой красивых людей, все равно наступал момент, когда даже в подобной красоте находились незначительные изъяны. Например, вот этот красивый, очаровательный буддийский монах. Проведя рядом с ним столько времени, Чан Гэн мог отметить, что он ничем не отличается от дяди Ван — старого слуги в поместье Аньдинхоу. Но, кстати, дядя Ван гораздо больше внимания уделял личной гигиене — в отличие от монаха.
Гу Юнь же был исключением.
Дунъинский убийца испортил ленту, которой Гу Юнь перевязывал волосы, и у него не было времени, чтобы снова убрать их в хвост. Его локоны лежали на плечах, стекая подобно проточной воде. Чан Гэн долго смотрел на своего ифу, старательно подавляя яркие образы из давних снов. Они внезапно вырвались из крепких оков и воспарили в сознании юноши, напоминая о себе. Если Чан Гэн не сможет сдержать себя, подобные воспоминания, получив цунь, продвинутся на чи [1], и будут снова и снова будут напоминать о себе, создавая бесконечную цепь удушающих иллюзий.
Каждый раз, когда образы вновь всплывали в его голове, он силой прерывал бесконечный поток мыслей. Так же он поступал и с Костью Нечистоты. Он начинал вспоминать эти бессмысленные стихи из буддийского священного писания, которым его научил Ляо Жань. Он столько раз повторял их, что они отпечатались на дне его души. Они точили его сердце подобно точильному камню.
Отчего-то сейчас этот трюк не сработал. Похоже, что все самообладание Чан Гэна ушло на сдерживание гнева. Его мысли вырвались из-под контроля, подобно сбросившей поводья лошади.
Кость Нечистоты соткала в глубине его сознания совершенно невыразимые, абсурдные иллюзии.
Он видел, как склоняется над Гу Юнем и касается легким поцелуем его лба. Бровей. Переносицы... Губ. Губы Гу Юня не должны быть очень мягкими и сладкими. Возможно, у них легкий горький вкус, похожий на аромат лекарственных трав, который всегда окутывал его тело. А может они на вкус как вино? Чан Гэн поймал себя на мысли, что хотел бы даже слегка прикусить его губы.
Стоило Чан Гэну только подумать об этом, как во рту появился сладкий ржавый привкус крови. Он задрожал от страха.
Вернувшись в реальность, Чан Гэн обнаружил, что все еще стоит позади сидящего на стуле Гу Юня, прикусив кончик языка.
В ту же секунду Чан Гэн понял, что его пальцы были все еще на голове Гу Юня, и он в миг отдернул руки, будто обжегся.
Некоторое время он растерянно стоял на месте, прежде чем спросить дрожащим от беспокойства голосом:
— Ифу?..
Гу Юнь крепко спал. Его глаза были закрыты. Он не видел кроваво-красный блеск в глазах Чан Гэна.
Тот еще несколько секунд смотрел на него, затем взял свой меч и выбежал из каюты.
Палубу яростно обдували порывы морского бриза. Солдаты Черных Орлов, охранявшие главное судно мятежников, бдительно кружили над ним. Подчиненные цзяннаньского флота под командованием Яо Чжэня занимались зачисткой. Люди Дунъина разбежались на все четыре стороны. Кто-то прыгал прямо в море, кто-то умудрялся уплыть на небольших шлюпках, а кто-то — вплавь. Но для таких беглецов морские драконы уже опустили в воду черные сети, и им удалось быстро поймать «уплывающих рыбок» в ловушку.
Хуан Цяо лично предстал перед Яо Чжэнем. Последний пребывал в глубоких размышлениях. Он склонился, чтобы что-то сказать командиру Хуан.
Множество событий быстро пронеслось перед глазами Чан Гэна, но совершенно не тронули его сознание. Жар с его лица постепенно сдували порывы морского бриза.
Холодный морской воздух был подобен язве, врезающейся в кости, пробивающейся все глубже подобно земляному буру, дабы оставить свой след на костях на века [2]. Стоя лицом к морю, под порывами ледяного ветра, Чан Гэн корил себя: «Ты — ничтожное животное».
Он думал о том, что больше не сможет оставаться ни в поместье Аньдинхоу, ни рядом с Гу Юнем.
Двумя днями позже. Поместье господина Яо.
Во дворе поместья господина Яо зацвели персиковые деревья. Пар обогревателей смешивался с витавшими в воздухе ароматами. Сидя у окна, Гу Юнь щелкал тыквенные семечки и ждал, когда Яо Чжэнь закончит докладную записку Императору [3]. Опасаясь возможной смуты в столице, туда отправили срочный доклад.