Когда прибыли солдаты Черного Железного Лагеря, вражеский главнокомандующий немедленно был арестован. Пусть у южного пограничного гарнизона и было много солдат, сейчас он напоминал лишь стадо домашних овец, которые не могли сопротивляться, в результате подчинились Гу Юню.
Если смелый и уверенный командир не ведет свои войска с целью убивать, совершенно не важно, волк или тигр стоит за солдатами — если его поймают, они будут не более чем овцами.
Однако, хаос в Синцзы Линь даже не закончился, когда Чан Гэн принес еще одну весть.
— Эти три главаря разделили южную границу на три области. Обычно они живут в мире и согласии, каждый сдерживал своих подчиненных. Все были более или менее связаны с южными войсками. Самый заметный из них — даосский священник Цзинсюй с севера, — сказал Чан Гэн.
Шэнь И спросил:
— Почему этот человек особенный, он самый могущественный? Или он ближе всего к Фу Чжичену?
— Потому что он контрабандой провез цзылюцзинь для генерала Фу, — ответил Чан Гэн.
Гу Юнь неожиданно поднял голову и прищурился:
— Откуда ты это знаешь? И вообще, что ты делал на юго-западе?
Четыре года назад, когда Ляо Жань привел Чан Гэна в Цзяннань, у Гу Юня уже были свои догадки и предположения. Затерявшись среди безграничных просторов цзянху, невозможно было перехватывать информацию между верными подчиненными Линь Юань. Единственное, что помогло найти зацепку в Восточном море и предотвратить катастрофу — это отслеживание черных рынков цзылюцзиня.
Чан Гэн слабо улыбнулся. Он, похоже, не хотел больше говорить:
— Ифу не стоит беспокоиться, у людей из цзянху свои методы.
Гу Юнь поднял руку, чтобы остановить Чан Гэна. Лицо маршала помрачнело:
— Ты должен знать, что такое контрабанда цзылюцзиня — тот, кто возьмется за это дело обязательно умрет. Черные рынки цзылюцзиня переполнены отчаянными злодеями и головорезами, смело рискующими собственными жизнями. Праведники не будут стоять под стеной, которая вот-вот рухнет, понимаешь?
Стоявший в сторонке Шэнь И был очень смущен, когда услышал слова Гу Юня. Ему было неудобно до такой степени, что уже был готов покраснеть вместо маршала Гу. Использовать подобные слова при поучении других, как будто контрабанда цзылюцзиня не имеет лично к нему совершенно никакого отношения!
Чан Гэн решил не спорить со своим ифу. С улыбкой на лице он поднял на него взгляд, в котором ясно читалось: «Я все знаю о твоих маленьких делах, но здесь есть посторонние, и говорить об этом вслух будет неудобно».
Гу Юнь остолбенел, но быстро пришел в себя, подумав: «Что? Этот маленький подлец уже успел изучить всю мою подноготную?»
Чан Гэн взял Гу Юня за руку, крепко сжав его ладонь, и сказал:
— Ифу, не сердись, сначала послушай меня. Позволь мне договорить.
Он положил ладонь на тыльную сторону руки Гу Юня. Рука маршала была теплой, с четко очерченными суставами. Чан Гэн нежно придерживал его кисть так, будто держал беззащитного птенца, убирая пальцы в ту же секунду, как едва касался кожи. Они не понимали отчего, но ощущения от этих прикосновений были так... необычны.
Гу Юнь вдруг почувствовал себя немного неловко. Между друзьями и братьями, если у них были достаточно близкие отношения, были позволительны объятья или же шутливое держание за руки, даже легкий поцелуй не был бы чем-то необычным в подобных отношениях. Военачальники не обращали особого внимания на тривиальную вежливость, это было особенно распространенно в армии, но этот жест Чан Гэна... был немного «интимным». Гу Юнь неосознанно убрал руку, на мгновение забыв, что он хотел сказать.
Чан Гэн не менялся в лице, сохраняя полное хладнокровие:
— Гэ Чэнь послал мне письмо, использовав деревянную птицу. В письме говорилось, что гора Цзинсюя была сожжена.
— Гэ Чэнь?.. — спросил Гу Юнь.
— Это Гэ Пансяо, — ответил Чан Гэн.
Гу Юнь взглянул на Сунь Цзяо. С тех пор как Куай Ланьту погиб, а Фу Чжичэна арестовали, мастер Сунь напоминал хрупкую и жалкую маленькую птичку. Он уже ни на что не был способен: только и мог, что сидеть и дрожать. Гу Юнь должен был найти людей, чтобы присматривать за ним.
Если как следует задуматься, то положение дел становилось все более понятным.
Фу Чжичэн узнал о местонахождении Гу Юня. Если он действительно хотел разорвать свои отношения с разбойниками, почему он решил действовать именно в этот критический момент? Разве это не то же самое, что доказать свою вину, даже не будучи обвиненным?