После полудня Ли Фэн где-то раздобыл книгу, которую читал в юности, и оттуда выпал исписанный листок с каллиграфией. Если сравнивать с письмом, лежавшим на его столе, то по некоторым штрихам и недостаточному нажиму становилось заметно, что писал его более наивный молодой человек, тем не менее обладающий силой нажима,, которую можно было заметить в изгибах каждого символа. Уже тогда можно было увидеть в том почерке сильный и твердый характер.
Ли Фэн пристально рассматривал листок, а затем с легким изумлением спросил Чжу-кopотенькие-ножки:
— Знаешь, кто это написал?
Чжу-кopотенькие-ножки прикинулся дурачком и, сделав вид, что не знает, о чем идет речь, ответил ему:
— Это... Ваш старый слуга ничего не смыслит в искусстве письма, но раз Ваше Величество сохранили эту каллиграфию, значит, она принадлежит кисти известного мастера?
— Твои речи такие складные... Но эта каллиграфия действительно принадлежит кисти известного мастера — дяди Шилю.
Ли Фэн осторожно положил листок на стол, разгладив его при помощи пресс-папье. Казалось, он погрузился в воспоминания, а его взгляд видел события далекого прошлого:
— В юности мы неохотно занимались каллиграфией и получили за это выговор от нашего сиятельного отца. Когда дядя узнал об этом, то потратил всю ночь, чтобы подготовить для нас прописи...
Тогда зрение Гу Юня уже оставляло желать лучшего, а по ночам еще сильнее ухудшалось. Он ничего не видел без люли цзин. К утру после целой ночи усердной работы его глаза покраснели, как у кролика, показывая, насколько ответственно он подошел к своей задаче.
Ли Фэн продолжил рассказ о былых днях, в голосе его прорезалась ностальгия:
— В детстве дядя был крайне замкнутым и не любил общаться с людьми. Какой разительный контраст с тем, кем он потом стал. Кстати, а где он сейчас?
Евнух ответил:
— Я слышал, что он отдыхает на горячих источниках на севере столицы.
Ли Фэн не сдержал смешок:
— И правда отправился поразвлечься? Хотя неважно... Во дворец недавно доставили тюки чая "Весна в Цзяннани" [5]. Распорядись послать и ему немного. Когда он вернется, передай ему наше повеление создать каллиграфию для нашего северного загородного дворца.
Чжу-кopотенькие-ножки не нужно было повторять дважды.
Во второй половине дня из оборонительного гарнизона Северного Синьцзяна, расположенного за восемьсот ли от столицы, пришло донесение, что на границе замечена необычная активность противника, а Черный Железный Лагерь отказался подчиняться указу «Цзигу Лин» и взял под стражу Северо-Западного командующего, и так далее.
Императору Лунаню это напомнило о былых временах. Он прочитал донесение, но решил ничего пока не предпринимать. Только послал своих людей в Северный Синьцзян, чтобы отчитать Хэ Жунхуэя за противодействие указу, в качестве наказания урезал его жалование и приказал Черному Железному Лагерю продолжить охранять границу.
Чан Гэну было не так просто выделить время, чтобы посетить горячие источники на севере столицы и ввести Гу Юня в курс дела. Но когда он наконец туда выбрался, то обнаружил маршала с чаркой в руках — он сидел в халате, погрузив ноги в горячую воду, а две прекрасные служанки разминали ему плечи. На лице у него читалось неземное блаженство - похоже здесь Гу Юнь стал бессмертным.
Гу Юнь писал Императору, что хотел бы «поправить здоровье», и верный своему слову полностью отдался процессу.
Этот полуглухой бездельник не слышал, как кто-то вошел, поэтому склонил голову, что-то на ухо нашептывая сидевшей рядом молодой девушке. Было не разобрать, что такого он ей сказал. Но девушка не ответила — лишь рассмеялась и густо покраснела.
Чан Гэн решил, что слова тут излишни.
Покрытое румянцем лицо служанки было настолько прелестным, что по нему хотелось провести рукой. Рука Гу Юня остановилась на полпути, когда он заметил, что девушки отвешивают кому-то торопливые поклоны.
Гу Юнь не мог разглядеть лица гостя, поэтому обернулся в поисках своего люли цзин и вернул его на переносицу.
Поняв, что пришел Чан Гэн, этот старый развратник ни капли не смутился, а радостно обратился к нему, лениво поднимаясь на ноги:
— Давненько мне не выпадал шанс расслабиться. А то мои кости совсем окаменели от такого образа жизни.
Чан Гэн сказал:
— ... Так может, они не от этого окаменели?
Открыв рот, он тут же пожалел о своих словах.
— А? — похоже, Гу Юнь его не расслышал, потому что с озадаченным видом переспросил: — Что?
И тут Чан Гэн вспомнил, что когда этот хитрец вместе с Шэнь И жил в Яньхуэй, притворяясь нищим бездельником, то любил делать вид, что не расслышал сказанное, если не хотел отвечать.