Быть может, то была лишь видимость, но генерал Хэ предчувствовал, что скоро что-то должно произойти.
И вдруг с неба неожиданно рухнул Черный Орел.
После приземления он неуверенно встал на ноги. И пошатываясь, неверной походкой заковылял по песку и пыли западных земель. К счастью, его заметили дозорные в черной железной легкой броне и поспешили на помощь.
Едва они подошли к грозному покорителю небес, Черный Орел под весом брони вновь упал на землю и уже не нашёл сил подняться. Стоя на коленях, он потянулся и крепко схватил соратника за руку. Лицо юноши под маской Черного Орла было изможденным и выглядело пугающе.
Глава патруля быстрым шагом подошел к нему и спросил:
— Разве генерал Хэ не отправил тебя в столицу на разведку, чтобы ты узнал, когда маршалу вернут его печать? Как все прошло? Что произошло в конце-то концов?!
Черный Орел крепче сжал челюсть. Его рот был полон крови, а привлекательное лицо искажено гримасой. Стараясь держать себя в руках, он с шипением стянул броню, а затем севшим голосом попросил:
— Отведите меня к генералу Хэ...
У северного гарнизона были проблемы. Тань Хунфэя бросили в темницу. Командиры девяти ворот городской стены больше всего боялись, что новость об аресте Аньдинхоу усугубит волнения. Поэтому, как только гарнизон предусмотрительно был взят под контроль, первым делом людей направили на посты на въездах и выездах из столицы.
Не успел Черный Орел приблизиться к городской стене, как его встретил град стрел байхун. Ему удалось прорваться и с большим трудом приземлиться. Там он замаскировался и смешался с толпой. Подслушивая оживленные обсуждения ситуации на улицах столицы, он смог восстановить картину событий.
Возмущенный услышанным Черный Орел решил немедля вернуться на северо-запад и немного разминулся с отправленным в том же направлением отрядом Чан Гэна. Черный Орел перемещался гораздо быстрее, чем конный всадник, поэтому прибыл в Черный Железный Лагерь на пару дней раньше.
Хэ Жунхуэй, характером напоминавший пороховую бочку, тут же взорвался и с отрядом солдат направился в резиденцию северо-западного наместника. Но как на зло, именно тогда Песчаные Тигры стройными рядами неспешно выдвинулись из своего гарнизона в королевстве Цюцы и направили темные дула своих орудий в направлении восточного соседа.
Разные люди сделали все, что только было в их силах, на все остальное — воля Небес.
Но, на сей раз, небесные покровители оставили правящую династию и век ее клонился к закату.
Тем временем в диких холодных землях Сайбей [8]...
Холмистая гряда плавно изгибалась, а полевые цветы с нетерпением тянулись к солнцу, один за другим распуская нежные бутоны.
На вершинах холмов собирались стаи волков, высоко в небе со свистом кружились ловчие соколы. Промасленные запыленные знамена, сшитые из шкур диких зверей, развевались на ветру. Необъятный небосвод был ослепительно синим, а земля — цвета темного золота. По полю с высокой травой решительно ступало могучее войско.
И вдруг сквозь грохот холодных железных механизмов донеслась песня, напетая хриплым голосом:
— Как чиста ее душа! Даже ветер с Небес, целовать края ее юбок готов,
И все твари живые ей кланяются и охотно в песне ей вторят,
А на лугах и полях, где пела она и танцевала...
Там на будущий год соберутся быки и бараны, коровы и овцы,
Гуще прежнего разрастется трава и выше — деревья,
А поляны свежих цветов расцветут ярким ковром,
Что будет простираться до самых краев Небесных гор [9].
Там на будущий год трава потянется к небесной синеве.
Дикий заяц не сможет усидеть больше в уютной норе,
И вернется в родное стойло необузданный конь.
Прошло пять или шесть лет с тех пор, как наследник северного маньского княжеского дома Цзялай Инхо, ведомый ненавистью, легкомысленно присоединился к нападению на Яньхуэй. Теперь же он унаследовал власть над восемнадцатью племенами и стал самым настоящим Лан-ваном. Северо-западный ветер с границы оставил на его лице глубокие шрамы: словно на протяжении тысячи дней и ночей в его плоть снова и снова вонзался нож — до тех пор, как злоба и обида не впились в кости.
Теперь, когда его виски засеребрились, он так хорошо научился контролировать свою ярость и оставался скромным в выражении чувств. Прежний глубокий и звонкий певческий голос давно охрип. Он мурлыкал себе под нос всего пару строк. Хотя он помнил наизусть слова старой песни, но вскоре голос сорвался [10].