— Уже пора? Может, ты...
Чан Гэн отошел в сторону и отвел взгляд. Его смущение вынудило Гу Юня самому почувствовать себя неловко. Повисло недолгое молчание, после чего Чан Гэн пробормотал:
— Пойду приготовлю тебе лекарство...
После того, как он развернулся и ушел, оба вздохнули с облегчением.
Пока Гу Юнь лежал в постели, из-за сильного жара все его мысли перепутались, отчего голова походила на котел с кипящей кашей. Все проблемы навалились разом. Для начала он пытался понять: «Что же мне делать с этим мальчишкой Чан Гэном?»
И в то же время его снедало беспокойство: «Черный Железный Лагерь отступил к крепости Цзяюй. Некому подобрать тела моих павших братьев и хотя бы обернуть их в кусок лошадиной кожи [5]»
Чем больше Гу Юнь об этом думал, тем шире становилась сосущая дыра в его груди, и он чувствовал, как там завывает жуткий ветер и хлещет сильный дождь. Причиненная словами Цзян Чуна боль вернулась и настолько усугубилась, что ему стало невыносимо жить на свете.
За одну ночь они потеряли половину пятидесятитысячной армии солдат в железной броне.
Разум Гу Юня наконец сдался и перед глазами поплыло. Правда, он не уснул, а скорее балансировал между сном и явью. Все, что с ним в жизни приключилось — как в далеком прошлом, так и совсем недавно — перемешалось в голове. Воспоминания мелькнули тенью по воде.
Ему вдруг вспомнилось детство — те ранние годы, когда он еще не потерял зрение и слух и скакал везде подобно неугомонной блохе. Никакие наказания не могли унять его нрав, и старый Аньдинхоу всегда раздраженно смотрел на него при встрече.
Впрочем, как-то раз старый Аньдинхоу терпеливо вывел его далеко за пределы лагеря, чтобы посмотреть на закат.
Его отец был рослым и крупным властным мужчиной, и даже к маленькому ребенку относился как к равному. Он отказался нести мальчика на руках и с явной неохотой взял его за ладошку. Со стороны старого Аньдинхоу это уже считалось редким выражением родительской любви. Для этого взрослому приходилось наклоняться, а ребенку — тянуть вверх руку, отчего обоим идти было неудобно. Гу Юнь не жаловался. Впервые ему довелось увидеть кроваво-красный закат в пустыне вокруг пограничного города. Время от времени в небе пролетали Черные Орлы, подобно солнцу оставляя в небе белые следы. Куда ни глянь, везде раскинулись бескрайние золотые пески, густые леса и пустыня. На маленького Гу Юня открывшийся пейзаж произвел неизгладимое впечатление.
Они вместе наблюдали за тем, как красное солнце исчезает за горизонтом. Гу Юнь услышал, как старый Аньдинхоу с чувством обратился к стоявшему рядом помощнику:
— Для генерала считается большой удачей отдать жизнь за родину среди рек и гор [6].
Тогда Гу Юнь не понял его слов, но с тех пор минуло двадцать лет.
«Маршал, — подумал он про себя: — Быть может, я... и правда обречен отдать жизнь за родину».
...Словно упавший в ущелье жеребенок, словно камень в огне, словно старик во сне.
И вдруг кто-то толкнул дверь, приобнял Гу Юня, помог ему сесть и напоил водой. Вошедший действовал так бережно и ласково, словно всю жизнь провел, ухаживая за другими людьми — ни капли не пролилось.
Человек понизил голос и прошептал на ухо Гу Юню:
— Цзыси, выпей лекарство и поспи еще немного.
Гу Юнь не стал открывать глаза и лишь рассеянно ответил:
— Половину большого часа?... Разбуди меня через половину большого часа. Если я не проснусь, можешь вылить мне на голову миску холодной воды.
Со вздохом Чан Гэн молча напоил его лекарством, а потом остался сидеть рядом.
Гу Юню сильно нездоровилось, он постоянно ворочался и метался по постели, скидывая одеяло. Несколько раз Чан Гэн пытался его укрыть, пока ему не надоело, и он просто-напросто как следует не закутал его в покрывало и крепко обнял.
Так странно. Наверное, дело было в том, что с самого детства Гу Юнь ни с кем не был особо близок, поэтому, почувствовав теплые объятия, сразу затих. Обнимавший его человек осторожно переместился так, чтобы сидеть было удобнее. Аромат прописанного барышней Чэнь успокоительного наполнял дыхание Гу Юня. Одной рукой человек коснулся его подбородка; огладил пальцами затылок, шею, плечо, лоб. Прикосновения повторялись — легкие и в то же время осторожные.
Гу Юню ни разу в жизни не доводилось спать на столь удобном «ложе». Не успел он и глазом моргнуть, как неважно стало, ночь за окном или день.
Мирные мгновения утекают стремительным потоком. Половина большого часа пролетела незаметно.