- Возможно?! Негодный Шень нижайше просит прощения – его способности скромны, а знания поверхностны – однако ваш убогий слуга не видит здесь ничего, что соответствовало бы благородной истине.
— А? Что?
Шэнь И решил промолчать.
Он взял доклад за уголок и сунул обратно в руки Гу Юня. Осторожно придержав маршала за локоть, он направил его в сторону небольшой кушетки, намекая, что маршалу стоит прилечь. Затем Шэнь И достал чистый лист бумаги, окунул кисть в чернила и попытался переписать все это безобразие по новой.
Гу Юнь взял пиалу с лекарственным отваром и ловко осушил ее одним глотком. Лениво опустившись на изысканную резную кушетку, не соизволив даже снять обувь, он закинул ногу на ногу и принялся терпеливо ждать, когда лекарство начнет действовать. Тем не менее, руки Гу Юня не остались без дела – он быстро сложил ненужный доклад в бумажную птицу и нацелился на затылок Шэнь И.
Насколько этот человек мог быть невыносим!
Шэнь И краем уха уловил шелест бумаги и ловко поймал бумажную птицу рукой. На этот раз он признал перед Гу Юнем свое поражение.
— Ты меня слышишь? – спросил Шэнь И.
— Уже лучше, правда все еще слегка нечетко, – ответил Гу Юнь. – В общем, ты же можешь перефразировать то, что я написал, чтобы это смотрелось получше?
Шэнь И вздохнул и сказал:
— Маршал, вы хотите сказать Императору, что четвертый принц сам прознал про заговор варваров и, предав тесную кровную связь с той женщиной, предоставил нам возможность перебить их братию одним махом? Вы сами поверили бы во что-то подобное?
Две маленькие киноварные метки под глазом и на мочке уха Гу Юня будто вернулись к жизни и снова стали ярко-красными, стоило ему принять лекарство.
— А как иначе? – спросил Гу Юнь. – То есть, ты предлагаешь сообщить Его Величеству, что я давно решил взять под контроль вооруженные силы Великой Лян? Мы только урегулировали ситуацию на Западной границе, а я уже готовлюсь установить тотальный военный контроль у Северной границы? И поэтому я решил воспользоваться его прямым приказом защитить маленького принца, попавшего в ловушку варваров? Или нам следует сообщить Его Величеству о том, что я решил запустить свою руку в карман черных рынков Цзылюцзиня, строго запрещенных законом, и случайно обнаружил, что за последние годы количество Цзылюцзиня, попавшего на эти самые рынки, отклонилось от нормы?
Шэнь И ничего не ответил. Гу Юнь надменно продолжил:
— Ты в силах переписать так, чтобы это звучало более правдоподобно, а иначе зачем бы я просил тебя об этом? Более того, когда мы вернемся в столицу, этого ребенка, Чан Гэна, начнут повсюду преследовать эти матерые волки – вшивые варвары. Ты должен постараться хорошенько переиначить мои слова, обратив их в душещипательную историю. Скажем, что четвертый принц проживал в тяжелейших условиях, однако, несмотря на многочисленные перипетии и тягости, пламя верности своей стране в его сердце по-прежнему не угасло. Преврати это в душераздирающую повесть. И чем дольше Его Величество будет пускать слезы, читая этот доклад – тем лучше, а я погляжу со стороны, посмеет ли кто-нибудь вставить хоть слово.
Сначала Гу Юнь вынудил его задобрить принца. Теперь же он его просит вынудить самого Императора броситься в слезы.
Шэнь И ухмыльнулся и опустил кисть:
— Прошу прощения, но у вашего подданного для подобного не хватит чернил. Маршалу стоит пойти и попросить об этом другого, более опытного господина.
Гу Юнь выдохнул:
— Ах ты!..
Шэнь И поднял голову и увидел, как Гу Юнь совершенно бессовестно изображал из себя жертву:
— У меня так болит голова... Больно, больно, больно! Так больно, что она вот-вот взорвется! Братик Цзипин, кроме тебя нет никого, кто будет заботиться обо мне и поддерживать в трудную минуту! И ты вот так легко бросаешь меня? Этот унылый, холодный, грешный мир со мной так жесток! Для чего мне тогда вообще жить?
Далее он схватился за грудь и упал на кушетку, притворившись мертвым.
Зачем хвататься за грудь, говоря, что у тебя болит голова?..
На тыльной стороне ладони Шэнь И вздулось несколько синих венок.
Не смотря на эту крайне абсурдную сцену, Шэнь И все-таки неохотно сел поудобнее, развернул лист бумаги, и, тщательно обдумав каждое слово, переписал доклад Гу Юня.
"Покойный" в лице Гу Юня не спешил возвращаться к жизни, потому, как его голова действительно разрывалась от боли. Шэнь И не мог не знать о побочном эффекте лекарства.
Гу Юнь выпил лекарственный отвар, и сразу после, пока тлела одна палочка благовоний, его глаза могли видеть необычайно четко, а слух тотчас делался чрезвычайно острым. Когда благовония догорали, начиналась страшная мигрень. Весь мир кружился перед глазами, стоило Гу Юню их открыть. Каждый окружающий его звук эхом отражался в голове.