Он снова замолчал, а я не мог придумать, как перейти к разговору о несчастных актрисах. Да и Ю за широкой премьерской спиной отвратительно скалил зубы.
- Ох и устал я за последние дни… - вздохнул Федорыч и взгляд его неожиданно остановился на «Сузе». - А это что, ваш? Слушай, дай прокатиться, а? Если тебе не в падлу, конечно…
И прозвучало это так просто, так по-мальчишески доверительно, с такой неуместной в центре хитрожопого снобистского Киева молодой хулиганской прямотой, что вместо резкого матерного отказа, который носит в душе каждый байкер, я с улыбкой кивнул...
Рождался новый день…
И солнце золотило старые крыши, и от политой дороги, как от реки, веяло мокрой прохладой, и запели птицы в густых пыльных кронах, и Премьер Федорович катался на «Сузе» по пустынному асфальтовому пятачку, опасно виляя и неумело щелкая передачами, и полдюжины охранников с глупыми встревоженными лицами бегали следом, словно они могли что-то сделать…
И мне стало легче…
Словно я оживал вместе с этим городом, вместе с моей запутавшейся, усталой, издерганной и до крика любимой страной.
Ю тоже преобразился. Рядом со мной на скамейке сидел уже не хамоватый бульдозерист, не хулиган из придорожного пивбара и не мелкий вокзальный урка. Лицо его просветлело, стало молодым-молодым, пшеничные волосы выпрямились и легли на плечи, глаза заблестели – не истерично, как тогда, ночью, а радостно и взволнованно. И даже нелепый костюм словно разгладился, и жуткие не то туфли, не то сандалии не резали глаза. Он был похож на приезжего абитуриента, только что узнавшего, что он принят в престижнейший институт. И еще он был очень похож на ангела…
Мы оба молчали, этой минуте были нужны не слова, а само ощущение этих коротких предрассветных минут, заполняющих душу молодой надеждой и чем-то еще, чему и название пока не придумано…
Премьер покачнулся, опасно вильнул (охрана на миг окаменела), но «Суза», умница, взревел и выпрямился, вынеся седока.
… Катайся, Федорыч, катайся, клацай передачами и расслабься, слышишь, расслабься, что ж ты такой зажатый-то?!… Катайся, мне, как ты говоришь, не в падлу. Тебе почему-то не страшно доверить байк, а это значит – и многое другое, это реально много значит, поверь… Да и учишься ты быстро, на ходу – что украинскому языку, что мотоциклу… Ой, что это я, в самом деле! Сейчас же все решат, что эту книгу мне ты заказал, и не было никакой магии полнолуния, и не летел за моей спиной по ночному городу ангел-хранитель с красивым английским именем Ю, и не смотрела в пустоту ночи Юля, до хруста сжав худые переплетенные пальцы…
Поэтому самое время сказать – я и за твою партию голосовать не буду, Федорыч. Ни в жисть! Прокатиться на байке - это пожалуйста, не жалко, а вот голосовать – извини!.. Слишком уж много притаилось за твоей широкой спиной энергичных таких пацанов в «Ролексах». Не уголовников, нет, и даже не «влетевших по-молодости», как ты сам (это как раз ерунда, наплевать и забыть, я и сам, если хочешь знать, в 15 лет в «малолетке» побывал!..). Они, эти твои однопартийцы, другие – бугристые плечи, костюм с искрой, запас в двести слов, и хватка – купеческая, разбойничья, прут, как бульдозеры, скалятся по-волчьи из бронированных «Мерсов», ждут своего часа…
Правда, последнее время то и дело говорят по телевизору, что вольются в твои ряды «левые» ребята с хорошими лицами, чтобы регулировать справедливое распределение благ, осуществлять общественный контроль за бизнесом, строить социально справедливое общество… А что, хорошо звучит! Вот только ни за что не поверю, что твои молодые да деловые волчины их к себе на пушечный выстрел подпустят! Больно им нужны борцы за народное благо! Ага, щас!!.. Им бы поскорее всю страну нагнуть по полной да поиметь свой козырный интерес!.. И даже ты им не указ! Может, ошибаюсь, Федорыч? Тогда так и скажи. Вот только прав я, к сожалению…
Ю легко тронул меня за плечо – молодой, красивый, ангел ангелом…
- Мне пора…
- Но ты же еще вернешься?
- А я и не ухожу. Просто увидимся мы нескоро…
- Тогда что же – прощай?
- Погоди. Осталось главное.
- Главное?..
- Конечно. Пообещай, что скажешь людям правду. Слышишь, пообещай!.. Ведь я здесь именно для этого…
- Погоди, погоди, Ю… - я решил, что ослышался. – Я должен что-то людям говорить?!.. Я?!!.. Это при тебе-то, живом ангеле?!!.. А ты сам не хочешь объяснить им, что к чему?.. И мне заодно…
По лицу Ю пронеслась тень. Но едва заметная, мимолетная, не стершая улыбки…
- Эх ты… А еще писака! Ты же должен знать – люди не верят пророкам и ангелам! В этом все дело. И никогда не верили… Люди не виноваты, они созданы такими. Они наоборот, верят выдумщикам и сказочникам. Таким, как ты, одним словом…
- Но я же могу ошибиться, Ю! Как мне не ошибиться?!..
Солнечные блики уже сползали по стенам домов, дрожали на верхушках деревьев… Я чувствовал, что времени почти не осталось, а спросить нужно было еще о многом. Об очень многом…
- Как мне не ошибиться?!!... – еще раз крикнул я очень громко, хотя Ю был совсем рядом.
- Говори сердцем. Не ври…
- Мне не поверят!..
- Не хитри, тогда поверят. И не делай никому больно. Помни – когда Кучма обнимает внука, он тоже весь – из добра и нежности…
- Я понимаю…
- Не жалей только самую черную силу. Никогда не жалей и не бойся ее! Слышишь?
- Да. Они будут мне мстить?
- Ничего, я буду рядом… И люди тоже будут рядом. Так что не переживай…
Я вдруг почти физически ощутил, что Ю стал призрачным, невесомым и неземным. Он ускользал, как всегда ускользает из реального мира самое главное, как тает утром подаренное во сне умение летать – такое доступное и понятное еще секунду назад, там, во сне…
Рыжая поливальная машина, сделав неторопливый круг, возвращалась. Проползая мимо нас, она так резко выстрелила в новый день струей воды, что я зажмурился. А когда через миг открыл глаза, Ангела Ю рядом не было…
Зато была радуга. Огромная и яркая, она висела над маленькой Печерской площадью. Она росла и поднималась.
И была флагом.
И была музыкой.
И была свободой.
- Только не молчи! – голос ангела, затихая, пронесся по ожившему от лучей небу, слышный только мне. – Не молчи, слышишь?!.. Говори!..
Я скажу! Я скажу. Скажу…
Вот только что, собственно, говорить?.. Ю, о котором я теперь вспоминал без обиды, а лишь с чувством нежной благодарности, так и не открыл мне никакой тайны – великой и общей для всех. И даже квест его не был квестом! Он только протащил меня по ночной столице, сталкивая со случайными (случайными ли?..) политическими и неполитическими персонажами, заставил думать и вспоминать и чувствовать. И еще – убил остатки веры в пани Юлю, ту самую веру, которую я - все, в общем, понимающий - превратил в свою любимую сказку, стараясь не замечать ни циничных фраз, ни хладнокровного торга с «непримиримыми» врагами, ни жестко, без сентиментов, просчитанного финансового интереса, ни полного презрения к «электорату», который на трибуне талантливо сменялся проникновенным голосом, полным доброты, понимания и отваги…
Извини, пани Юля, больше это не работает. Верилось, да перестало…
Да, самые красивые и порывистые знамена в мире развеваются над твоей вскинутой головой, но этот театр не просто лжив, он кровью пахнет, и именно от этого запаха, а не от чего другого, ты больше всего пьянеешь. Батальоны обманутых готова бросить ты на улицы пушечным мясом, и не спорь, других убеждай, я-то точно знаю, что так оно и есть! А я теперь точно знаю, чего не хочу. Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ХОТЬ ОДНОМУ ЧЕЛОВЕКУ МОЕЙ СТРАНЫ ВЫПУСТИЛИ КИШКИ РАДИ ТВОИХ БАБОК! Ясно?! Ни киевскому прохожему, ни самому чумазому Луганскому шахтеру, ни горловскому пацану, ни львовскому учителю!.. Вообще никому. Потому что люблю я их – восточных, западных, умных и не очень… Любых!!.. Таксисты, это и вас касается, я на вас набросился в этой книге – и справедливо, сами знаете! – но все равно ваши принесенные под вечер домой гривни пахнут усталостью, потом и резью в глазах, а значит, вы – братья мои, я лучше подерусь с вами, чем буду обманывать, служа чужим миллиардам…