Но он мне не сын и не внук. Меня так и подмывает рассказать о своих снах проАфрику и про причуды времени, но рассудок подсказывает, что этой женщине такиесны не снятся.
— Разве не хорошенький? — пристает она.
— Хорошенький, — неубедительно соглашаюсь я.
Но ей достаточно одного словечка. Она кивает, улыбается, на лице загораетсярадость.
Мне снится, что прошлое — это море. Я в настоящем: стою на низком берегу инебрежно перебрасываю через плечо песчинку. Место ее падения в воду невозможнозаметить, но в ответ поднимается целая волна, беззвучный всплеск сменяется ревомнаступающего на меня вала.
Что делать? Убегать в будущее? Но с каждым шагом будущее становится настоящим,да и не могу я далеко убежать — волна достанет меня и утопит, прекратив моесуществование.
Впрочем, один способ все же есть. Подобраться, согнуть колени и ждать. Ждать, апотом прыгнуть. При должном старании и отчаянном бесстрашии я смогу перепрыгнутьволну, не замочив ног. Упаду снова в спокойное прошлое, породив новуювсесокрушающую волну, но сохранив себе жизнь.
Спастись любой ценой!
Наш «ребенок» день ото дня все меньше походит на дитя.
Даже женщине все труднее разыгрывать гордую родительницу.
Скорчившийся в позе зародыша гражданин будущего больше напоминает мужчинусредних лет, этакого толстячка, неприлично волосатого и погруженного в сон.
Я поневоле обращаю внимание на непомерную величину его головы.
Я остаюсь с ним один на один по утрам, а потом под вечер. От нечего делать ястерегу его покой, а также все многочисленные гудящие и пикающие датчики. Яусматриваю иронию в том, что жизнь этого будущего сверхчеловека может оборватьсяв любой момент из-за поломки элементарнейшего механизма. К его выращиваниюдолжна быть подключена вся Земля, не меньше. Все до единого люди, все ресурсывовлекаются в некую безупречную схему. Это ли не вторжение! И как при всякомвторжении, успех куется на плацдарме.
Будущее делает попытку перепрыгнуть через собственное истребление, предусмотреввсе возможные огрехи.
И я начинаю замечать, что Голос, занятый общением со своим суперменом, всеменьше обращается ко мне.
Только по ночам меня не покидают сны, в которых совсем другой голосдемонстрирует чудеса, превосходящие все, что мне доводилось видеть в жизни.
Разносчик стал появляться нерегулярно и не так часто, как раньше.
— Экономия горючего, — говорит он со своей обычной улыбочкой, в которой теперьзаметна насмешка. — Заранее прошу прощения: больше не будет ни мяса, ни яиц.
Видимо, это забота о нашем здоровье. Или пришельцы — вегетарианцы?
— Позвольте взглянуть на вашего, — просит парень, впервые пересекая порог нашегодома. Он не ждет разрешения, а сразу подходит к ванне и смотрит на спящего. —Интересно, каким он будет?
Я не имею об этом ни малейшего понятия, и это меня тревожит.
— Уверен, что он отблагодарит вас за помощь.
Я нервничаю. Правила категорически запрещают любые визиты. Что, если женщинапроснется раньше времени и застанет гостя? Что, если на меня донесет сосед? Ятрогаю его за плечо, пытаюсь оттеснить к дверям, спрашиваю шепотом:
— Что интересного вы видели в последнее время?
Он говорит про какие-то гигантские машины, которые укатили на север. По ночамтам загорается яркий свет, доносится грохот, что подтверждает слухи: как онслышал, там ведется строительство нового города.
Я спрашиваю, что за люди построили эти огромные машины. И куда подевались они?
— Их перевели. Где-то всегда идет работа. Постоянно.
Он улыбается. Его взгляд пытается что-то мне подсказать.
Когда мы оказываемся в дверях, парень останавливается.
— Раз в неделю, — говорит он напоследок. — Не знаю, по каким дням. И ни мяса, нияиц. А хорошенький у вас мальчуган. Просто прелесть!
Я ежедневно принимаю в подвале душ. Экономно расходуя мыло, я уже полгодаумудряюсь ходить чистым. Одежда так плохо сидит на мне потому, что она чужая, изстенных шкафов и гардеробов. Перепачкав все вещи, я вывешиваю их на солнце,устраивая световую и тепловую чистку.
Одно время мне хотелось казаться женщине привлекательным, и сначала онаотносилась к этому благосклонно.
Но теперь у нее появились сомнения насчет секса. Она все время отвлекается, то идело бегает к приборам, все чаще жалуется на усталость и отсутствие влечения.Наличие ребенка-мужчины делает ее раздражительной. Я бы не возражал, чтобы оназабеременела, хотя, конечно, беременность вызовет проблемы. У нее и так есть, оком заботиться. Но потом я сообразил, что раз Голос может обращаться прямо ксознанию, врезаясь в мешанину переплетенных нейронов, то почему бы ему невоздействовать на органы и железы и не усыпить наши непоседливые сперматозоиды ияйцеклетки?
Однажды ночью я просыпаюсь в одиночестве и испытываю желание. Я спускаюсь вниз иговорю ей об этом, но получаю резкий отказ. Она стонет, закатывает глаза, едване лишается чувств.
— Я не могу заниматься этим!
Нашей близости настал конец — теперь я в этом не сомневаюсь. Одновременно меняохватывает грусть и чувство облегчения, потому что ощущаю себя свободным.
С утра следующего дня женщина спит в гостиной, постелив простыню прямо насияющий жесткий пол. Меня она больше не оставляет на посту одного. Рядом сдверью она поставила ведро для отправления естественных нужд. В редкие моменты,когда она смотрит на меня, ей не удается скрыть презрение.
Я вижу свой последний разборчивый сон.
Я стою на берегу, на бесцветном песке, а на меня с ревом наступает валсверкающей океанской воды. Вдруг появляется женщина. У нее, как у мужчины вванне, удлиненный череп, свидетельствующий о сверхинтеллекте, но лицо совершенночеловеческое, выражающее смесь страха и сочувствия, а также недюжинную силу,порождаемую убежденностью.
— Мы считаем, что они не правы, — начинает она. — Пожалуйста, не забывайте это.Не все мы такие, как они.
Я киваю, пытаясь показать свою признательность. Но она перебивает меня:
— Это все, что мы в состоянии для вас сделать.
Она говорит на неведомом мне языке, тем не менее мне понятно каждое слово.
— Всего наилучшего, — говорит она и плачет.
Я пытаюсь ее обнять, для чего делаю шаг вперед и раскрываю объятия... Но тут наменя обрушивается вода; и пляж, и она скрываются в водовороте. Я пытаюсьвосстановить ее облик в памяти, но это совершенно неосуществимо.
Появляется новый разносчик. Ему всего десять лет, и он вынужден дважды ходить кфургону, чтобы донести скудный паек до крыльца — ни шагу дальше! Я стою накрыльце и жду, когда он принесет остаток. Свежий воздух приятно щекочет ноздри.Лужайка заросла сорняками, среди которых покорно гниет мебель. Уже поздняяосень, вернее, начало зимы. Деревьям давно положено сбросить листву, однако всевокруг пахнет весной; видимо, и климат, и растительность попали под мощныйконтроль.