Когда же выяснилось, что Фаина не в состоянии забеременеть, дипломатические отношения быстро пошли на убыль и, без пересудов и кривотолков, а как бы нормальным порядком сошли на нет.
Тем временем колхозный долгострой, продолжавшийся шесть лет, завершился и перед Фаиной Филипповной встал вопрос: уволиться из объединения и остаться жить здесь, распрощавшись с работой по специальности, или уехать на место нового строительства, куда укажут в объединении. Она колебалась: хотелось оседлости, определенности, жалко было покидать обжитую квартиру, которую, в случае чего, обещали оставить ей в вечное пользование. Но были обстоятельства, гнавшие ее прочь, прочь и навсегда из этих мест! Она их осознавала, муж — догадывался, но вместе они старались не касаться этой темы при обсуждении будущего. Достаточно, что ее истинные колебания имели понятные всем причины. Оказалось, что ей тяжело сделать выбор, потому что раньше жизнь складывалась по типовой схеме, требующей от нее не столько самостоятельности, сколько работоспособности, чтобы быть в числе лучших и получать лучшее из того, что предлагалось то родителями, то учителями в школе, то преподавателями в техникуме. После окончания учебы государственная комиссия по распределению молодых специалистов продолжила эту традицию принимать решения за нее. На работе то же самое делало вышестоящее начальство. Она привыкла лишь быть добросовестным исполнителем, ее это устраивало.
А тут впервые речь шла о том, чтобы собственным выбором повлиять на дальнейший образ жизни, среду обитания, карьеру. Своим решением она могла закрыть перспективы на будущее или оставить открытой возможность добиться от жизни большего.
Чем дольше она сомневалась и чем дольше взвешивала, тем мучительнее ни к чему не склонялась. Незаметно истекли три года до ее замужества, и вот уже близилась трехлетняя годовщина свадьбы — радостное время без огорчений, неудач и потерь. Она понимала, что так будет не всегда, но понимала также и то, что здесь, куда мало-помалу вросла привычками и привязанностями, неудачи и потери еще долго ее не достанут.
Муж старался не вмешиваться в ее проблемы. Он ничего не терял, чтобы она ни решила. Единственное, о чем позволил сказать, это то, что привык гордиться своей женой, ее ученостью, положением в обществе, к которому они принадлежали. Здесь, мол, в селе она — присланный специалист, почетный человек, нужный, который хоть и засиделся надолго, так ведь делает нужное дело, окончания которого все ждут. А останься она тут одной из многих, будучи как все… Э-э-э… Чем же она тогда возьмет перед местными красавицами да хозяйками? Кто знает, как к ней переменятся местные жители.
Как часто бывает, решение пришло быстро и с наименее ожидаемой стороны. Фаина Филипповна, наконец-то, почувствовала, что станет матерью. Обращаться в местную больницу за уточнением она не стала — поехала в город к родителям. А три дня спустя уже была уверена, что случилось долгожданное событие: да, у нее будет ребенок. Обрадованные родители и слушать не хотели о том, чтобы молодые оставались в глуши.
— Фаня, доченька, — просила мать, — приезжай домой. Мы с Филей найдем тебе место в городе. Ты отработала по направлению положенное время и теперь ничем не связана. У тебя шестилетний опыт работы, авторитет. Это хороший багаж.
И тут впервые заявил о себе осчастливленный будущий папаша, причем в категорической форме:
— И не думай! Не желаю быть холуем твоих стариков.
Ситуация, так хорошо приближавшаяся к определенности, вновь повисла в воздухе. Но, когда камень уже стронулся с высокой горы, то не остановится, пока не скатится в самый низ. Так и тут. Раз накопилась сумма перемен, стронувшая чаши весов с положения равновесия, то одна из них обязательно перевесит другую. Пока родители Фаины Филипповны искали компромиссный вариант, в селе произошел случай, потрясший всех жителей. Собственно, это был очередной из таких случаев, но за ним открылось кое-что новое. Оно-то и явилось самым сильным потрясением.
А началось это три года назад, когда в селе и прилегающих хуторках с дьявольской регулярностью повторялись несчастные случаи с детьми. За это время несколько человек утонули летом, купаясь в ставках. Три человека по непонятным причинам ушли под лед зимой. Дети срывались с обрыва местного глиняного карьера и разбивались насмерть. Две девочки сгорели в стоге сена, видимо играя там в куклы. Но как они подожгли его? Четыре человека в разное время попали под поезд. Были и такие, что, похоже, покончили с собой. Их находили повешенными в посадках, в приусадебных садах, на чердаках домов. При них обязательно имелись записки примерно одного содержания, что они распорядились собственной жизнью сами, по своему усмотрению. Записки ничего толком не объясняли, но являлись поводом трактовать трагедию суицидом и соответствующим образом списывать ее.
Несчастья происходили почти ежемесячно. Перепуганные жители ударились в религию, язычество, мистику. Одни усиленно посещали церковь, крестили детей, святили дома. Другие — водили детей к бабкам и ведунам. Третьи — призывали на помощь духи умерших родственников. Беда, однако, не отступала, будто кто-то проклял эту землю или этих детей. Людская молва не замедлила проявить настоящую неистощимость в изобретении объяснений, измыслив «феномен проклятия», как его успели назвать журналисты.
Никто, ни те, что писали об этом, ни те, кто опасался этого, ни даже те, кто пострадал, не знали подробностей происшествий, известно было лишь, что расследования заканчивались заключениями либо о несчастных случаях, либо о суициде. И ни разу нигде не обнаружился, не объявился свидетель. Оно и понятно, будь свидетель, он помог бы ребенку сам или вовремя вызвал бы помощь. Именно отсутствие свидетелей и настораживало больше всего. Что тут можно было сказать?
И вот впервые очередная смерть детей носила явно насильственный характер. В семье Курносовых их было трое: старшая Лена девяти лет, первоклассник Коля и самый младший — Ваничка, едва научившийся ходить. Дети росли при бабушке и дедушке, составлявших с их родителями, Степаном Васильевичем и Галиной Евгеньевной, одну семью.
В тот вечер дети неожиданно остались дома одни. Они были привычны к этому, так как родители работали в районном центре, и из-за перебоев в работе транспорта зачастую приезжали домой поздно. А дедушка с бабушкой иногда позволяли себе развлечение — сходить в гости. Поэтому ничего необычного в том не было.
Злополучный день выпал на последнюю пятницу перед Рождеством. Степан Васильевич с женой, отработав день, решили смотаться электричкой в областной центр за рождественскими подарками, никого из домашних о том не предупредив. А домой планировали вернуться проходящим пассажирским поездом, что шел по удобному расписанию. Они знали, что дедушка и бабушка, старшие Курносовы, никуда не собирались уходить, и потому ни о чем не волновались.
Наступили сумерки, и в дом Курносовых неожиданно прибыл гонец из соседнего села, где жил родной брат дедушки, с известием, что тот находится при смерти и созывает к себе родных для последнего свидания: эту ночь ему-де не пережить. Старики, не подозревая о решении сына и невестки задержаться после работы, полагая, что те через час-полтора объявятся дома, накормили внуков и отправились по вызову, понимая, что ночевать они останутся там, около больного.
О том, что с их внуками случилось непоправимое, они узнали на следующий день, находясь у гроба почившего.
На первый взгляд казалось, что дети погибли от жарко натопленной печки — в плите еще краснел жар, а вьюшка была полностью закрыта. В крови погибших обнаружили смертельную дозу угарного газа, но там обнаружили и снотворное. Зачем дети пили снотворное? Кто им его дал? Отвечая на эти вопросы, патологоанатомы пристальнее осмотрели ротовые полости погибших. Это утвердило в правдивости их подозрений: таблетки детям в рот запихнули насильно. У Леночки были ранки, свидетельствующие, что она пыталась что-то выплюнуть, но ей рывком зажали рот, и она сильно прикусила язык. О том, что девочка догадалась о покушении на убийство, говорило и расположение трупов. Маленького Ваню нашли в сенцах, куда его, спасая от чада, видимо, вынесла Лена, преодолевая в себе сонливость и дурноту. Все говорило о том, что девочка тоже долго находилась в беспомощном состоянии и принялась исправлять ситуацию, когда было уже поздно. Ваня умер раньше, чем попал на свежий воздух.