Двадцать лет назад неврозы даже болезнью не считались. До чего их было мало и до чего по смешным поводам они возникали. Это отделение было задумано, как санаторий-профилакторий для высокопоставленных лиц, здесь проводила неплановый отпуск партийная и советская элита. Не на Канарах, как теперь принято, — скромно люди жили. Потом бонзы от медицины одумались, когда начала накапливаться статистика заболеваний с «не установленным диагнозом». Гоголева доказала, что связь души и тела существует не только в работах философов, но и на практике. И все соматические больные с «не установленными диагнозами» потянулись сюда на консультации, некоторым удавалось попасть на стационарное лечение. И — о, чудо! — у стойких язвенников рубцевались раны в желудках, у гипертоников приходило в норму давление, больные с мнимыми пороками сердца забывали, где оно у них находится. Бессонницы, «комок в горле», аллергии — все проходило.
Теперь Гоголевой здорово «помогает» сама ситуация в стране — стрессовая, немилосердная, жестокая. Число больных неврозами возросло, да и качественно неврозы изменились. Теперь это, в основном, запущенные стадии, предкризисные и посткризисные состояния. С ранними симптомами никто сюда не приходит — некогда.
***
Ясенева даже не вспоминала о разговоре с Елизаветой Климовной. Она считала, что, сгрузив наблюдения над собой в руки специалиста, выполнила свою часть работы. Теперь пусть Елизавета Климовна и думает, что да как прописывать ей, а она, Ясенева, будет все аккуратно исполнять под собственным присмотром.
Прошло несколько дней. Гоголева проводила сеанс иглотерапии, когда к нам в палату зашла женщина очень начальственной наружности и мало похожа на больную. Я сразу, обезьянничая Ясеневу, попыталась определить, кто она, чем занимается, зачем припожаловала, но у меня не все получалось. Вернее, ничего не получилось, хотя тут меня винить не за что. Я старалась, но, видать, пороху еще не приобрела. Впрочем, я, кажется, жаловалась вам не единожды на этот счет.
Зачем эта дама пришла сюда, стало ясно после ее слов.
— Здравствуйте, — произнесла она с помощью прокуренных связок, обращаясь к окну, за стеклами которого разгорался солнечный денек. — Я лежу в этой палате, когда прихожу на лечение, — напомнила она палате о себе. А для нас уточнила: — Иногда.
— Здравствуйте, — запоздало ответила Дарья Петровна, всматриваясь в мышиную норку под потолком, как пить дать, сроднившись с нею под давлением обстоятельств.
Начинается освоение перелоговых земель, — подумала я, косясь на новенькую. Не успеешь нагреть местечко, как тут же на него уже зарятся другие. Что с этим можно поделать? М-да. Я знаю, что вы думаете. А как иначе? Вот то-то и оно.
— Я не планировала ложиться сюда зимой, здесь хорошо ранней весной, в апреле. Но приходится, — сообщила обладательница женского баска. — Я переживаю сложный период жизни.
— Да, — почему-то подтвердила Ясенева, словно что-то знала о сложностях появившейся тут дамы. Впрочем, это могла быть чистая вежливость, какую проявляет Капица, общаясь с героями своих передач.
Вошедшая положила на свободную койку свои пожитки, рядом на пол бросила сумку. Затем вынула оттуда халат и тапочки, пару тремпелей. Переоделась, заботливо водрузив на плечики юбку и блузку, пристроила их на вешалке в углу палаты.
— Думаю, мы подружимся, — высказала она знакомой ей издавна палате сокровенные чаяния, а может, свои намерения, и вышла в коридор.
Еще, небось, думает, что это мы заняли нагретое ею местечко. Это после того-то, как пережили здесь всемирное обледенение окон и окружающего пейзажа? Мы с Ясеневой переглянулись.
— Ведьма? — предположила я. — Баба Яга и нос крючком.
— Постой, постой… — Ясенева одной рукой прикрыла поэтическое чело, а другую приложила к левой груди, как бы усмиряя биение сердца. — Как ты сказала?
— Введь-ма… — запинаясь, повторила я, не зная, чего ожидать: похвалы или выволочки за неправильную терминологию. Хотя я по своему возрасту имела полное право на озорной сленг.
— Как я могла забыть? — Ясенева смотрела на меня очаровательно ясными глазами цвета весенней зелени. — А ты?
Ох, уж эти глаза! Некоторые считают, что фамилия Ясенева происходит от слова «ясень» — названия дерева. А я уверена, что в результате каких-то метаморфоз она произошла от слова «ясная» — таким был весь ее облик, чему в немалой степени способствовали глаза. Но я отвлеклась, простите. Даже не знаю, как с этим быть: начинаю иногда мыслить категориями надоевшего мне Мастера. Уж не пытается ли он вселиться в меня, чтобы присоседиться хоть таким макаром к нашей Дарье Петровне, ибо кто же ему отдаст без боя свято место?
— Что я? — отвлеклась я от посетивших меня подозрений.
— Как ты могла забыть?
— О чем?
— Да ведь мне плохо стало после сновидения! А я не рассказала о нем Гоголевой.
Я хлопала глазами: дура-дурой. В самом деле, ну как я могла повестись так безответственно? Блин, зачем меня сюда приставили? Раскоровела на дармовых харчах и про все забыла. Я приказала себе собраться, иначе мне не выжить в той конкуренции за место возле Ясеневой, которая не на шутку разгоралась.
— Сон, сон… — повторяла Дарья Петровна. — Женщина, ведьма… Она, это она… — Ясенева начала суетиться, ударяя руками о края койки, шаря под подушкой, потом спохватилась: — Ира, подай мою сумочку.
Я протянула ей сумку трясущимися руками, предчувствуя крутой поворот больших событий. И «низко сняла шляпу» (Клара, ваш бесподобный слог таки нужен иногда людям, не сомневайтесь).
— Черты лица благородные, а кожа темная, обветренная. Руки шершавые, ногти обрезаны ножницами. Может, она цыганка? — между тем демонстрировала я свое рвение. Намекая, конечно, на давешнюю ведьму. На большее не тянула пока что, к сожалению.
— Ты о ком? — спросила Ясенева. — А-а, да нет, — сказала, поняв, о ком я говорю. — Она много времени проводит на свежем воздухе. Видимо, строитель, — Дарья Петровна порылась в сумочке и вытащила на свет божий скомканный, затертый листок бумаги. — Вот! — победно воскликнула она. — Полюбуйся, — и протянула его мне.
Я развернула писульку.
— Старый рецепт, — констатировала я разочарованно.
— Именно! Знаешь, откуда он у меня?
— Если бы я о вас знала все, — я сделала ударение на слове «все», — вы бы не находились здесь.
— Так вот, — не обращала она внимания на глубокомысленность моих намеков. — Его передала мне та женщина, что упала на улице. Помнишь?
Чтобы она что-то передавала, я помнить не помнила, но припоминала какую-то суету той больной. Только причем здесь все это — сообразить не могла. Что-то зависит от моей памяти? Так извольте, я готова ее поднапрячь. Но, похоже, плутни моих рассеянных и не созревших мозгов служили не самую лучшую службу при дворе моего величества. Заметив мой одеревеневший взгляд, Дарья Петровна отчаялась.
— Ты номер «скорой помощи» хоть запомнила?
— Запомнила, — угрюмо призналась я, досадуя на собственную нерасторопность.
— Повтори.
Я повторила.
— Правильно. Теперь слушай задание, — я сделала стойку и посерьезнела, даже словно со стороны увидела, какими умными стали мои глаза. Пришлось пару раз хлопнуть ресницами, закрепляя образ. — Не строй мне глазки, — не одобрила мои попытки Дарья Петровна.
— Не отвлекайтесь, я слушаю вас, — решила я не оставаться в долгу.
— Сегодня, как уйдет из отделения Гоголева, иди в ее кабинет, садись на телефон и звони, куда хочешь, но принеси мне адрес некоего Васюты И. Я. шестнадцати лет от роду.