Их тихие шаги по кафелю бывшей общественной уборной звучали, словно музыка для безумца, что прятался в своей комнате. Он склонился над листом плотного картона. Вдохновение уже разливалось по телу раскалённой отравой. В его теле жила мечта — мечта покинуть зловонные трущобы и поступить в одну из ведущих академий мира. Он всем телом ненавидел современное искусство, но оно было единственным шансом. Первые капли густой красной рвоты упали на холст, растекаясь искусственной кровью. Слишком глупо тратить на такое свой настоящий сок. Эту картинку потом ещё купит кто-нибудь, а на эти деньги нищий художник сможет позволить себе немного героина. Всё просто как дважды два.
— Федот, что ты тут делаешь? — в подземелье вернулись Евлампий и Златоуд. От них веяло зловонным воздухом внешнего мира. Не обращая внимания на парня, они рухнули на матрас. Из тёмного угла послышались звуки надвигающегося секса. Как это незаконопослушно. Федоту оставалось только ждать новой партии трупов. «Всегда один» — написал он окровавленным членом на листе. Затем он обмакнул черный член в свою блевотину и продолжил водить им по картону. Он рисовал разорванный сфинктер на фоне кислотного неба. Это было Солнце. Оранжевое солнце в гранатовой оправе.
За его спиной раздались стоны: друзья предавались сношению, и им было хорошо...
Он подтянул поближе к себе уже, так сказать, надкусанный труп. Достал нож и вскрыл его грудную клетку. Извлек сердце. Оно мерзко воняло. Крепко сжав уже начавший разлагаться орган, он выдавил из него все соки в заранее приготовленный сосуд, размешал с водой. Краска на ближайшие полчаса готова.
Ошмётки сердца он кинул об стену, измазав грязно-серую поверхность соком; они с глухим звуком шмякнулись вниз. К утру картина была готова. Сил почти не оставалось, но Федот должен был успеть продать её до заката. Надо было плотнее укутать её в целлофан, чтобы дождь из фекалий не повредил шедевр. Федот вышел на улицу, он был куда предусмотрительнее Златоуда и Евлампия, так как предпочитал ходить в дождевике, а зонт использовал лишь для того, чтобы отбиваться от крыс и бомжей. Пришлось помёрзнуть несколько часов на главной площади города. Там возле фонарных столбов собирались стайками бродячие художники: вытянув тощие шеи вверх, они привставали на каблуках, чтобы разглядеть клиента. Те приходили, брезгливо пялясь на грязные лица творцов из низшей касты, и не торопясь выбирали себе шедевр для того, чтобы повесить его в уборной. Врачи уже выяснили, что современное искусство крайне полезно сказывается на пищеварении. Работу Федота весьма высоко оценила одна пожилая дама. Она не поскупилась. И сегодня художник сможет себе позволить дозу чистейшего героина.
А тем временем Евлампий и Златоуд бесцельно бродили по своим подземельям.
Златоуд поймал пробегавшую под ногами крысу. Кинулся к ней, схватил за хвост. Поднял. Он смотрел в горящие, исполненные дикой злобы глаза бедной твари. Она шипела, дергалась, все силилась укусить своего пленителя. А тот — цепко сжал ее тело в кулаке. Она забилась, запищала. Еще миг — и — хлоп!
Ее ошметки весело разлетелись в разные стороны. Послышался хруст костей. Раздавленное тельце с переломанными ребрами издало свой предсмертный писк и забилось в агонии.
Златоуд со смехом свернул бедной твари шею. Откусил голову.
Из образовавшегося мешочка потекла кровь. Он запрокинул голову как можно вертикальнее — и принялся пить приятный алый сок. Он будоражил его, бодрил. Придавал ему силы.
Евлампий смотрел на все это со скептицизмом. И просто пожимал плечами. Он любил Златоуда. Златоуд любил его. Но Златоуд был художником, и это создавало определенные проблемы: творцам нужно вдохновение, иначе они не способны творить.
Он, конечно, менее безумен, чем тот полоумный парень, что живёт с ними в месте, но безумие в любых дозах пугало Евлампия до глубины души. Всё нормально. Всё заебись, только с неба не переставая идёт говно, а трахаться в помойке считается преступлением. Улыбаться уже не получается. Мир словно говна поел. «Говно на завтрак, обед и ужин» — гласил плакат оппозиции, который Евлампий рискнул обоссать сегодня утром. Всё тщетно и тленно. Просто главное перестать думать о вечном. Скоро тебя смоет фекальным потоком, как ту старушку на мосту позавчера. Она хотела жить больше, чем творцы из трущоб.