В «Москве» уже началась презентация, когда национал-большевики встретились с Голодным Обморком в вестибюле станции метро «Тверская», откуда все вместе направились к старому доброму книжному магазину, расположенному практически напротив мэрии, у которой как обычно кто-то за что-то агитировал в одиночном пикете.
Интереснейшая личность вечного «негодяя» и «подростка» собрала на презентацию нового произведения человек пятьсот. Дед как обычно вещал о Новороссии, Харькове, Медведевой, Путине и Сербии, и как обычно тактично умалчивал о неграх, гомосексуалистах, ножах и Хохлокосте. Впрочем, на заданный в лоб вопрос о нью-йоркских ЛГБТ-похождениях, столь откровенно описанных в самом первом романе писателя, Дед всё-таки соблаговолил ответить:
— Я тогда протестовал всеми доступными способами. И в этом противоестественном виде досуга я прежде всего видел протестное, нонконформистское начало...
Сначала Дед говорил полчаса, потом ещё в два раза дольше отвечал на вопросы поклонников. Выглядел старик как обычно уверенно и круто. При виде исторически значимой фигуры Лимонова Мистера Голодного Обморока даже накрыло подобием волны ностальгии, редко испытываемой им, но тем не менее он не почувствовал никакого сожаления по поводу того, что в своё время отошёл от национал-большевистской движухи.
После презентации уже на улице к Эдуарду Вениаминовичу, у которого в руках было несколько нераспроданных томов его новых книг, подвалила троица в составе Паши, Юры и ГО.
— Здравствуйте, Эдуард! А можете нам на троих хоть одну книгу выделить? — попросил Пашка.
— Не уверен. Вы кто такие будете, а?
— Дед, мы ж нацболы со стажем! — объяснил Юрон. — Пацаны, покажем-ка наши партбилеты...
Когда Паша и Юра извлекли свои партийные удостоверения, Лимонов, лишь одним глазком взглянувший на них, произнёс: «Много вас таких!», затем кивнул охранникам, тут же оттеснившим ребят, прыгнул в «Волгу», и был таков.
Нацболы переглянулись и, поймав частника, выразившего большой энтузиазм при известии о том, кого преследуют, вместе с МГО уселись на кресла и поехали в погоню за Эдуардом. Деда хотели слегка опиздюлить за его хамство.
Маршрут погони выстроился следующим образом: Тверская, Тверской, Никитский, Гоголевский, Соймоновский, Пречистенская. На набережной водителю приказали идти на таран — Голодный Обморок без лишних слов переложил в карманы водителя половину своей премии, чего с лихвой должно было хватить, чтобы компенсировать причинённый его «Мазде» ущерб и, в случае необходимости, подкупить прокурора, присяжных, судью, а также жену, тёщу, дедушку с бабушкой и собаку судьи. От толчка поистине ньютоновской силы бурубухайка с Лимочкой, как называла его покойная певица-модель, упала в ледяную грязь Москвы-реки.
— Прости, мужик! — извинился МГО за всех них. — ебанули Лимона, походу, наглухо — нехорошей статьёй пахнет...
— Да какой, в жопу, дифференс даз ит мейк?! Тут столько бабла, что я без проблем откуплюсь. А Савенко давно пора было проучить, у меня сын из-за его пропаганды пулю в ногу под Луганском схватил!
— Извини, но мудила ты... — негромко обронил Обморок с презрением. Ребята подошли к парапету.
Всякое повидавший «пепелац» вороного крыла уверенно шёл ко дну, однако выяснилось, что лимоны не тонут, и потому седой харьковский череп Деда вскоре показался на поверхности под самым Патриаршим мостом.
Эдуарда Вениаминовича выловили и дёрнули за бороду.
— Что ж вы, блядь, творите?! — возмутился видный писатель.
— Да мы б тебя ещё и нафталином посыпали! Жаль, с собой не взял! — сокрушался Юрий.
— Скоты! Где ваше уважение? Эти книжки — мой хлеб!
— А нацболы пустым звуком уже стали, что ли? — иронизировал Павел Катушкин.
— НБП — моё детище, и НБП без меня — столь же пустой звук, как большевистская партия без признания авторитета Владимира Ильича Ленина!
— НБП больше нет! — напомнил МГО.
— А если сейчас нет НБП из-за разных уродов, то НБП просто там, где я!
— Тьфу, деревянный какой — ничем его не проймёшь! — сплюнул Глиномесов. — Даже атомной лимонкой...
Деда наконец отпустили, и он ушёл ловить тачку. Жалкий вид намокшего старика, который легко мог подхватить воспаление лёгких, не разжалобил парней. Троица поднялась на мост, и нацболы сожгли там свои партбилеты.
* * *
Вечером Мистер Голодный Обморок сидел за ужином в задумчивости, причину которой никак не могла выведать Миссис Жиробас, переехавшая недавно к нему. Но долго хандрить МГО не позволил Овтсежоб — сообщение электронной почты призывало немедленно выезжать на ночную спецоперацию. Дело было не столь богоугодным, каким была бы резня хачей на Курбан-байрам, то бишь в день защиты животных, но тем не менее полезным — поджог поселка цыган.