Эта лестница… Единственная декорация всех сцен! Разве не спускаясь по ее последнему пролету, рухнул Жильбер, по словам врача, «умерший раньше, чем коснулся пола»?
Бурча, Малез извлек из кармана отмычку, вставил в скважину. И вот он на чердаке.
Как и три дня назад, он обошел его вокруг, протянул руку, коснулся пальцем какого-то предмета, схватил запыленную книгу, открыл… Что же он ищет?
Опустившись, он заглянул под груду сваленной мебели. Если бы все это перетрясти, разве не обнаружил бы он улику?
На прежнем месте разрозненный набор оружия. Он подошел к нему и при помощи ножа соскоблил с одного наконечника коричневый порошок, который ссыпал в конверт. «Для лаборатории», — подумал он.
Неожиданно он обернулся. У него возникло ощущение, что кто-то стоит сзади. Но нет… никого.
Лишь покойный Валтасар уставился на Малеза своими странными зелеными глазами.
Словно магнит, влечет Малеза чучело. Долго всматривался в него комиссар…
— При жизни он был пумой, ягуаром, мустангом прерий, — нашептывает далекий голос Лауры. — Мы безмерно его любили. Он умер на следующий день после кончины Жильбера.
Пальцем Малез поглаживает все еще воинственные усы.
— Маргарита не успокоилась бы, пока не растерзала его в клочья. Так она вознаградила бы себя за тот ужас, который Валтасар внушал ей при жизни… Нам надо остерегаться и не оставлять его там, где она могла бы до него добраться…
— Господин Малез!
Сам того не замечая, комиссар поглаживал рукой черную шерсть Валтасара, будто и в смерти животное оставалось чувствительным к ласке.
— Господин Малез!
Полицейский вздрогнул, окинул чердак последним взглядом и вышел. Арман звал его с третьего этажа:
— Вы спускаетесь? Я уезжаю… Наверное, надо будет заехать в гостиницу за вашими вещами?
— Пожалуйста, — сказал комиссар.
Медленно сошел он по лестнице.
— Что с вами? — удивился Арман. — Вы словно не в своей тарелке…
— Разочарован! — откровенно ответил Малез. — Вы сейчас уезжаете?
У него еще теплилась хрупкая надежда, которая сразу же рухнула!
— Обязан, комиссар. Обедаю с приятелем.
Через четверть часа Малез, неловко распрощавшийся с Лаурой и Ирэн, сидел в красном «Бугатти», который, еще только набирая скорость, выехал на Церковную улицу и свернул направо.
— Вы видите эту казарму? — неожиданно спросил Арман, показывая на большое здание напротив лавки г-на Девана. — Там и живет Эмиль.
— Неужели? — произнес Малез.
Вздрогнув, он обернулся.
— Вы удивлены?
— Нет…
В пути Малез больше ста раз прикрывал глаза, уверенный, что будет уже в раю, когда их раскроет, но к половине первого они прибыли в Брюссель. Когда они проезжали через Тервурен, он повернулся к спутнику.
И, может быть, испытывая подсознательное желание восстановить свое достоинство, сказал:
— Вы мне не говорили, что отец лишил вас наследства.
25. Двадцатый этаж
На другой день к вечеру Малез выполнил поручение, данное ему заботливым начальством, выполнил ко всеобщему удовлетворению, за исключением «клиента», конечно, из-за которого теперь соперничали различные антропометрические службы.
Было одиннадцать сорок. И тогда, решительно не в силах забыть деревушку, которая из-за его ошибки с маршрутом как бы вынырнула из небытия, забыть дело, которое считал своим, но разгадка которого все еще от него ускользала, он повернулся спиной к улицам, которые привели бы его домой, с тем, чтобы десятью минутами позже позвонить в дверь квартиры, укрывшейся на верху самого высокого, двадцатиэтажного, здания города.
Он так торопился, что забыл снизу проверить, освещены ли окна. Но по мере того, как затихало посапывание вызванного на нижний этаж лифта, до него через закрытую дверь все отчетливее доносился шум синкопированной музыки, к которому примешивались взрывы смеха и топот ног.
— Они принимают! — мелькнула у него мысль. Поддавшись было своему отвращению к тому, что принято называть «светом», он испытал острое желание повернуть назад, к лестнице.
Но он хорошо понимал: то, за чем он приехал — ключ к тайне, — могло находиться только здесь, и нигде больше. Он остался. Более того, принялся нетерпеливо звонить.
А изнутри неслось нечто вроде властного призыва, ритмично распеваемого чуть ли не целой толпой: